Критика Махно.

[Сидоров-Кащеев]

Вспоминается типичный случай, которому я был свидетелем.

Во время контрнаступления несколько отрядов махновцев вошли в большое село. Они решили там остановиться, чтобы дать отдых людям и лошадям.

Наша «Комиссия по пропаганде», находившаяся вместе с этими отрядами, разместилась в крестьянской семье, проживавшей на сельской площади, как раз напротив церкви.

Едва устроившись, мы услышали снаружи шум и громкие голоса.

На улице стояла толпа крестьян, которые разговаривали с бойцами-махновцами.

— Да, товарищи, дело-то ясное. Он, сволочь, целый список составил, сорок фамилий, и передал его властям. Всех расстреляли...

Нам объяснили, что речь идет о сельском священнике. По словам крестьян, он донес деникинцам на многих жителей села как на сторонников махновского движения.

Краткое расследование, проведенное на месте несколькими повстанцами, показало, что крестьяне говорят правду.

Было решено отправиться к попу домой. Но крестьяне сообщили, что дом его заперт, и никого там нет.

Кто-то предположил, что поп бежал. Другие утверждали, что он прячется в самой церкви.

Тогда толпа крестьян и повстанцев направилась к храму. Дверь оказалась заперта. На ней висел большой амбарный замок.

— Гляди-ка, — крикнул кто-то. — Не может он быть внутри, дверь-то заперта снаружи...

Но другие, знающие, утверждали, что у попа не было времени бежать, и он попросил служку запереть его в храме, чтобы поверили в его бегство.

Желая в этом убедиться, несколько повстанцев сбили замок прикладами и вошли в церковь.

Они тщательно исследовали помещение, но никого не нашли. Однако обнаружили использованный ночной горшок и съестные припасы.

Стало ясно, что поп прячется в церкви. Услышав, как в нее пытаются войти, он, должно быть, залез на колокольню в надежде, что, не обнаружив его внизу, крестьяне уберутся восвояси.

Повстанцы поднялись на колокольню по узкой деревянной лестнице. При этом они громко кричали и стучали шашками и винтовками.

Тогда те, кто наблюдал за происходящим с площади, вдруг увидели под крышей колокольни высокую фигуру человека в черной рясе, который махал руками и, охваченный ужасом, отчаянно кричал.

Священник был молод, длинные соломенного цвета волосы развевались на ветру. В страхе протягивал он к собравшимся руки и жалобно взывал:

— Братцы! Братцы! Я ничего не сделал! Ничего не сделал! Смилуйтесь, братцы! Братцы...

Но сильные руки уже схватили его за полы рясы и потянули к лестнице.

Его заставили спуститься. Все вышли из церкви. Попа проволокли через площадь и привели во двор, где мы остановились.

Туда же зашли многие крестьяне и повстанцы. Другие столпились на площади перед открытыми воротами.

Тотчас был организован импровизированный народный суд. Наша «Комиссия» в нем не участвовала, мы лишь наблюдали за происходящим, предоставив народу действовать самому.

— Ну, — крикнули попу, — что ты на это скажешь, прохвост? Настал час расплаты! Прощайся с жизнью и молись своему Богу, если хочешь...

— Братцы, братцы мои, — повторял дрожащий поп, — невиновен я, невиновен, ничего я не сделал. Братцы...

— Как это ничего не сделал? — кричали собравшиеся. — А не ты ли донес на Ивана, и на Павла, и на Сергея горбатого, и на других? Не ты ли составил список? Хочешь, отведем тебя на кладбище и покажем могилы тобой загубленных? Или поищем в полицейском участке? Может, отыщется список, который ты написал?

Поп упал на колени и повторял, вращая глазами и обливаясь потом:

— Братцы, простите... Смилуйтесь!... Ничего я, не сделал. Неожиданно к нему подошла молодая женщина, член нашей «Комиссии».

Стоя на коленях, он ухватился за подол ее платья, поднес его к губам и стал умолять:

— Сестричка, защити меня. Я невиновен... Спаси меня, сестричка.

— Чего ты хочешь от меня? — сказала она. — Если ты невиновен, защищайся. Эти люди — не дикие звери. Если ты и вправду ничего не сделал, они не причинят тебе зла. А если нет, что я могу сделать?

Во двор, пролагая себе путь в толпе, въехал повстанец на коне.

Узнав о том, что произошло, он остановился позади попа и, не спешиваясь, принялся яростно хлестать несчастного. При каждом ударе нагайки повстанец повторял: «Вот тебе за то, что обманывал народ! Вот тебе за то, что обманывал народ!» Толпа молча смотрела на него.

— Довольно, товарищ, — сказал я негромко. — Не нужно все-таки мучить его.

— Ну конечно! — раздались вокруг насмешливые крики. — А они что, никогда нас не мучили?

Подошел другой повстанец. Он грубо толкнул священника:

— Ладно, поднимайся! Кончай комедию! Вставай же!

Обвиняемый больше не кричал. Очень бледный, в полубессознательном состоянии, он поднялся. Глядя куда-то вдаль, он беззвучно шевелил губами.

Повстанец дал знак нескольким товарищам, и они тотчас окружили попа.

— Товарищи, — обратился он к крестьянам, — вы все говорите, что этот человек, ярый контрреволюционер, написал и передал белым властям список «подозрительных», и что по этому доносу многих крестьян арестовали и расстреляли. Так это?

— Да, да, истинная правда! — зашумела толпа. — Из-за него сорок наших убили. Все село это знает.

И вновь стали называть имена жертв, приводить доказательства. Несколько родственников казненных подтвердили это. Сами представители властей сообщили им о списке, составленном попом, объясняя таким образом свои действия.

Поп ничего уже не говорил.

— Кто-нибудь из крестьян будет защищать этого человека? — спросил повстанец. — Кто-нибудь сомневается в его виновности?

Никто не откликнулся.

Тогда повстанец схватил попа и грубо сдернул с него рясу.

— Шикарная материя! — сказал он. — Из нее выйдет хорошее черное знамя. А то наше уже истрепалось.

Затем сказал попу, жалкому в своей рубахе и кальсонах:

— А теперь становись на колени! И молись, только не оборачивайся. Приговоренный подчинился. Он стал на колени и, сложив руки, принялся шептать: «Отче наш на небесех, да святится имя твое, да приидет царствие твое...»

Два повстанца встали позади него. Они достали револьверы, прицелились и несколько раз выстрелили ему в спину: Выстрелы прозвучали сухо и беспощадно.

Тело рухнуло.

Все было кончено.

Толпа медленно разошлась, обсуждая происшедшее.

Махно также пишет о нескольких драматических случаях, свидетелем которых он был во время своего молниеносного возвращения.

(Волин. Неизвестная революция)

(это кажись сентябрь 1919 имеется в виду)