Глава VI
Дискуссия по платформе (1926-1931 гг.)

1. Анархия и переходный период.

Кажущееся затишье в 1925 г. полемике анархистов означало лишь подготовку к решительному столкновению. Публикация "Платформы" в июле-октябре 1926 г. положила начало крупнейшей дискуссии первой половины ХХ века по вопросам конструктивной программы анархизма.

Авторы "Платформы" провозглашают задачей революции Анархический Коммунизм¹. Под коммунизмом авторы понимают "свободное общество равных труженников"².

Идея анархического коммунизма была на этом этапе общепринятой в кругах анархистской эмиграции из России. Ее разделяет и Г.Максимов, считая основным достижением капитализма то, что он "создает прототип коммунистической формы труда и распоряжения - фабрику как свободную производственно-потребительскую коммуну будущего"³.

Индустриальный образ коммунизма, основанного на принципах фабричного производства - универсальное идеологическое веяние первой половины ХХ века. И либералами, и социалистами, и коммунистами, и анархистами прогресс однозначно отождествлялся с развитием индустриальных форм, с технической рациональностью. Однако важно, что для Г.Максимова основой коммунистической структуры является не общество в целом, а свободная фабрика.

Развивая свои представления об анархическом коммунизме, авторы "Платформы" пишут: "Из принципа равноценности и равноправности личности, а также из того, что ценность труда каждой отдельной личности не может быть измерена и оценена, вытекает основной социально-правовой и экономический принцип Анархического Коммунизма: "От каждого по способностям, каждому по потребностям""⁴.Таким образом авторы "Платформы" категорически отрицают рыночные механизмы оценки трудового вклада. Социальные слои, занятые обеспечением рынка вообще должны будут исчезнуть⁵.

Отрицание рынка как таковое - тоже общая черта во взглядах спорящих сторон. Критикуя капиталистическое общество, Г.Максимов считает его основой рыночные отношения: "В капиталистическом обществе все основано на покупке и продаже - рынок является характерной системой распределения производственных благ"⁶.

Но в отличие от анархо-синдикалистов, авторы "Платформы" отрицают идею переходного периода к коммунистической общественной модели: "Под переходным периодом у социально-политических партий разумеется определенная фаза жизни народа, характеризующаяся разрывом со старым строем и установлением новой экономической и политической системы, которая, однако, еще не содержит в себе полного освобождения трудящихся... Анархисты всегда были принципиальными противниками подобных программ, находя, что само построение переходных систем, принцип эксплуатации и принуждения масс, удерживаемые этими системами, неизбежно поведут к новому росту рабства. Вместо политических программа-минимум анархисты всегда отстаивали лишь социальную революцию, лишающую капиталистический класс политических и экономических привилегий и передающую средства и орудия производства и все функции общественно-хозяйственной жизни в руки трудящихся"⁷.

В этой трактовке немало уязвимых моментов. Заявляя о том, что анархисты всегда были противниками переходных программ, "платформисты" намеренно игнорируют анархо-синдикалистскую идеологию, выдвигавшую именно такие программы.

Развивая критику концепции переходного периода, "Платформа" утверждает: "Идея переходного периода, по которой в результате социальной революции должно образоваться не анархическое общество, а некий "икс", несущий в себе элементы и пережитки старой капиталистической системы, противоанархична по своему существу. Она таит в себе угрозу укрепления и развития этих элементов до их первоначальных размеров и повернет развитие вспять".

В качестве примера такого развития снова приводится большевистский режим, "который, по убеждению большевиков, должен был явиться всего навсего переходной ступенью к полному коммунизму, но который в действительности привел к восстановлению классового общества, на дне которого оказались по прежнему рабочие и беднейшие крестьяне"⁸.

Таким образом, "платформисты" считают необходимым создать анархическое общество и разрушить все государственно-эксплуататорские элементы старого уже в ходе социальной революции. Правда, новое общество будет еще не совершенным, но уже анархическим: "Центр тяжести в деле построения анархического общества заключается не в том, чтобы каждому индивиду на первый же день революции предоставить неограниченную свободу удовлетворения своих потребностей, а в том, чтобы завоевать социальную базу для этого общества и установить принципы отношений между людьми. Вопрос большего или меньшего материального достатка есть вопрос не принципа, а технический.

Основной принцип, на котором будет построено новое общество, который составит содержание этого общества и который ни в какой мере нельзя урезывать, состоит в равенстве отношений, в свободе и независимости трудящихся"⁹. Здесь также заметно противоречие: свободу трудящихся нельзя "урезывать" ни в коем случае, но свободу индивидуумов, из которых эти массы состоят, урезать можно.

Но основная идея этого фрагмента ясна : модель общества, предлагаемая в "Платформе" - это и есть анархия. Авторы "Платформы" диктуют жесткую альтернативу: "Одно из двух - или социальная революция закончится поражением трудящихся - и в этом случае надо будет снова готовиться к борьбе, к новому наступлению на капиталистическую систему; или она приведет к победе трудящихся - тогда последние, овладев позициями самоуправления - землей, производством, общественными функциями - приступят к построению свободного общества. Это будет началом построения анархического общества, которое, раз начавшись, пойдет затем беспрерывно дальше, укрепляясь и совершенствуясь"¹⁰. Здесь нет места переходным системам. Только более или менее совершенная анархия.

Социальная революция в этой концепции служит качественным водоразделом между двумя эпохами: "Овладение трудящимися производственными и общественными функциями проложит, таким образом, резкую грань между эпохой государственности и эпохой безгосударственности"¹¹.

Естественно, отрицание идеи переходного периода к анархии не могло не вызвать возражений со стороны сторонника этой концепции Г.Максимова. Такое авторитарное явление, как революция, создаст по его мнению множество авторитарных институтов и обломков авторитарного общества. Существование этих властных структур в течение некоторого длительного времени исключает анархию (безвластие) по определению¹².

Обосновывая идею переходного периода, Г.Максимов апеллирует к авторитету П.Кропоткина, который в последние годы жизни перешел от тезиса "в разрушении - созидай" к тезису "в созидании - разрушай"¹³. Это заметное изменение акцентов говорит о необходимости разрушать структуры старого строя только тогда, когда готова основа для новых общественных отношений.

В то же время обстоятельная критика идеи переходного периода не спасла авторов "Платформы" от обвинений в приверженности именно этой концепции. "Ответ" В.Волина и его сторонников провозглашал: "На словах, платонически отрицая эту идею, авторы Платформы на деле более, чем кто бы то ни было в наших рядах, стоят на точке зрения ее полного признания. В сущности, если в Платформе имеется нечто новое, то это именно и есть подробная разработка идеи переходного периода"¹⁴.

Такое неожиданное обвинение вызвало со стороны "платформистов" взрыв возмущения. Они считали, что достаточно отмежевались от переходных моделей и могли отнести обвинения сторонников В.Волина только на счет неэтичности критиков: "Нет, они каждый раз доискиваются до скрытого, иезуитского смысла пункта, а уже потом на этот скрытый пункт отвечают"¹⁵. "Ведь авторы "ответа" читали платформу и должны поэтому знать, что идея платформы сводится к организации анархических сил на период борьбы с классовым капиталистическим обществом..."¹⁶.

Но в этом как раз и заключено самое уязвимое место концепции "платформистов" относительно переходного периода. Нарисованная ими модель относится к достаточно продолжительному и, как показал опыт Российской революции, достаточному для укрепления авторитарных тенденций периоду конфронтации с внешним окружением. Длительность революционного периода признается и "платформистами": "Осуществление его представит собою более или менее длительный социально-революционный процесс..."¹⁷.

Комментируя эти слова, Г.Максимов писал: "Процесс - это функция времени, и время, в течение которого этот процесс продолжается - это "переходное время"..."¹⁸. Таким образом, по мнению Г.Максимова, отрицание переходного периода "платформистами" - это догма, прикрывающая непродуманность конструктивной программы¹⁹.

Однако между формулировкой "Платформы" ("социально революционный процесс") и Г.Максимова ("переходных период") существует различие. Идея переходного периода предполагает, что конструктивная программа относится еще не к анархии, а к предшествующей ей стадии. Эта структура не увековечивается, ее принципиальные недостатки сознаются. Предполагается, что по пути к анархии эта структура будет кардинально меняться. А модель "Платформы" относится не только к процессу социальной революции, но и к анархическому обществу в целом, и, по мысли авторов, соответствует его принципам.

В то же время авторам "Платформы" хочется составить программу, которая могла бы быть реально применена в случае начала революционных событий в существующем обществе. Опыт участия в Российской революции заставляет "платформистов" искать конкретные ответы на вопросы, которые неминуемо встанут перед революционерами с первого же дня. Анархический идеал сталкивается здесь с прагматичными задачами организации общества.

Это противоречие, подмеченное авторами "Ответа", стало одним из центральных пунктов их нападения. Иллюстрируя принцип построения "Платформы", авторы "Ответа" писали: "Мы признаем то же, что и вы (следует формулировка анархического принципа по формуле: с одной стороны, конечно, нельзя не признаться...). "Однако" (следует временный отказ от принципа по формуле: с другой стороны нельзя не сознаться)"²⁰.

Обращая внимание на многочисленные противоречия такого рода, авторы "Ответа" обвиняют "платформистов" в иезуитском стремлении закамуфлировать свою приверженность идее переходного периода: "Выдвигая ее по существу, они всячески стараются прикрыть ее по форме"²¹. Но это обвинение вряд ли справедливо. За исключением отдельных моментов, связанных с военной обстановкой, "платформисты" искренне относят свою модель общества к анархии. Просто эта модель так разительно отличается от представлений сторонников В.Волина, что они не смогли узнать в "Платформе" портрета именно анархического общества²².

Противоречия "Платформы" более четко выявляются при детализации принципов общественного устройства. Экономические основы анархического коммунизма базируются в построениях авторов "Платформы" на следующем положеннии: "мы рассматриваем все современное производство как единую мастерскую производителей, принадлежащую в целом всем трудящимся и никому в отдельности. Производственный механизм страны является единым и принадлежит всему рабочему классу... Продукты, вырабатываемые промышленностью, будут принадлежать всем"²³.

Положение о "единой мастерской" диктует централизационный подход к проблеме устройства производства, исключающий экономическое стимулирование: "Организаторские функции в новом производстве перейдут к специально созданным рабочими массами органам управления - рабочим советам, фабрично-заводским комитетам или рабочим фабрично-заводским управлениям"²⁴. В этой фразе бросается в глаза замена традиционного для анархистов понятия "органы самоуправления" на органы "управления". Это выглядит простой оговоркой, но свидетельствует о непонимании авторами "Платформы" различия между управлением и самоуправлением.

Переход "организационных функций" на производстве в руки органов производственной демократии (в контексте "Платформы" они адекватны органам самоуправления)²⁵ должно вызвать по мысли "платформистов" прилив альтруистических чувств трудящихся: "Новое производство полностью уничтожит наемничество и эксплуатацию в какой бы то ни было форме и утвердит на место их принцип товарищеского сотрудничества работников"²⁶. Остается неясным, почему работники должны отказаться от попыток эксплуатации друг друга и осуществлять "принцип товарищеского сотрудничества".

Комментируя экономический оптимизм и радикализм "Платформистов", Г.Максимов замечает: "Авторы "Платформы" очевидно перепутали девятый месяц беременности с первым"²⁷.

Органы производственной демократии, призванные лечь в основу экономической системы "Платформы", не могут оставаться главными распорядителями имущества предприятия - тогда будет нарушен принцип права собственности всех на все хозяйство. А поскольку все не представлены никем конкретно, особая роль ложится на координирующие органы.

Эти органы должны заменить как разрушенное государство, так и рынок, и связать между собой низовые ячейки общества, которые будут сочетать в себе производственные и распределительные функции: "Государство должно отмереть не когда-то, в обществе будущего. Оно должно быть разрушено трудящимися в первый же день их победы и ни в какой иной форме не должно быть восстановлено. Место его займет система федеративно объединенных самоуправляющихся производственно-потребительских организаций"²⁸.

"Платформа" конкретизирует это положение следующим образом: "Органы эти, связанные между собою в пределах города, области и затем всей страны, образуют городские, областные и наконец всеобщие (федеральные) органы руководства и управления производством"²⁹. Таким образом, предполагается иерархия управления экономикой, что уже само по себе предполагает власть и ставит под сомнение анархию.

Предполагается и единая система планирования: "Но в единой мастерской может быть только единое планированное производство, т.е. производство, построенное по единому плану, построенному производственными организациями рабочих и крестьян на учете потребностей всего общества, и продукты этой мастерской принадлежат всему обществу"³⁰.

Эта система экономического регулирования имеет много общего с этатистскими концепциями государственного регулирования экономики - в условиях отсутствия рынка именно центральные органы получают решающие права в принятии общих экономических решений.

Однако от этатистских концепций проект "платформистов" отличает приверженность принципу формирования регулирующих органов как территориальной федерации самоуправляющихся предприятий. Это внушает авторам "Платформы" надежду на то, что "будучи избираемы массой и находясь под ее постоянным контролем и воздействием, они постоянно будут обновляться, осуществляя идею подлинного самоуправления масс"³¹.

Характерно, что реализация идеи самоуправления предполагается не непосредственно, на уровне малых групп, а опосредованно - через органы управления "формируемые трудящимися массами". Этот теоретический прием более характерен для государственно-коммунистической идеологии, нежели для анархистской. Однако надежды на постоянный контроль со стороны масс не подкрепляются какими-либо конкретными положениями, кроме федерализма при формировании регулирующих органов. Опыт советов 1917-1918 гг. мог показать анархистам, что сам по себе федерализм не гарантирует ни от манипуляций массами со стороны узкой группы лиц, ни от установления диктатуры этой группы.

Основой всемогущества "федеральных органов" в новой системе неизбежно стала бы передача в их руки распределительных функций. "Потребности всего населения территории социальной революции будут удовлетворяться из общереволюционного продовольственного фонда. При этом, в случае, когда продовольствия будет в недостаточном количестве, оно будет распределяться по принципу наибольшего требования, т.е. в первую очередь между детьми, больными и рабочими семьями"³².

Таким образом "Платформа" предложила концепцию "анархического" общества со всеобщей централизацией управления, производства и распределения, с гигантским продовольственным фондом. Относительно демократические принципы комплектования руководящих органов нейтрализовывались в этой системе фактически неограниченными экономическими полномочиями центра. В концепцию закладывалась и идея привилегий для рабочего класса (принцип "наибольшего требования")

Централизм "Платформы" стал главной мишенью критики со стороны группы В.Волина: "Основным вопросом организации нового производства является вопрос о том, будет ли оно централизовано и планировано, как это представляют себе, например, большевики, или же, наоборот, децентрализовано и построено на строго федеративных началах"³³. Указание на большевиков не оставляет сомнений в том, что авторы "Ответа" стоят на стороне децентрализации.

Комментируя стремление "платформистов" сочетать централизованное планирование и управление с выборностью экономических органов, "Ответ" утверждает: "Мы не думаем, чтобы выборное начало по отношению к органам руководства и управления производством могло оживить мертвый, механический в своем существе процесс. Мы представляем себе этот процесс гораздо более творческим и живым. Участие в нем широких масс населения представляется нам не в виде лишь осуществления избирательных функций, но в виде непосредственного участия этих масс в самом осуществлении производственных задач, в организации самого производственного процесса.

Мы, конечно, отнюдь не отрицаем необходимость объединяющих и связывающих организаций (комитетов, управлений, экономических советов и т.п.), поскольку в них будет чувствоваться живая конкретная надобность. Но ведь в отношении любых, постоянного типа, организаций у анархистов всегда возникает вопрос об их неизбежных отрицательных сторонах: склонности к затвердению, к некоторой косности, к бюрократическим замашкам, к властническим тенденциям, к отрыву от масс и т.п."³⁴.

Дав, пожалуй" даже несколько смягченную критику позиций "Платформы" по вопросу о производственной координации, "Ответ" предлагает свою концепцию по этому поводу: "Коррективом к этим отрицательным сторонам должны, по нашему мнению, служить не выборы новых членов, как это представляется авторам Платформы, а свободное формирование и деятельность всюду на местах живых, "подвижных" (в нашей терминологии "самочинных") организаций, возникающих повсеместно и постоянно, наряду с комитетами и советами, для осуществления определенных целей, - организаций, непосредственно втягивающих в себя трудовые массы и прекращающих свое существование по мановении надобности в них"³⁵.

Жизнь многообразна, и централизованные органы при всем желании не смогут разобраться во всем многообразии возникающих проблем. Какие-то координирующие органы нужны лишь для самого общего регулирования: "Определенные же "механические" организации (комитеты, советы) будут служить необходимыми связующими, объединяющими и регулирующими это творчество учреждениями"³⁶.

"Живые" организации, описанные в "Ответе", аналогичны коммерческим институтам в условиях демонополизированного рынка. Они создаются и ликвидируются по мере надобности, как брокерские конторы, ассоциации, посреднические фирмы, внедренческие кампании, научные общества и т.д. Но существование таких органов возможно только в условиях рынка, который В.Волин отрицал.

Отрицание рынка всеми группировками анархистской эмиграции ставило на повестку дня проблему распределения, альтернативную как рынку, так и государственным механизмам.

Авторы "Платформы" попытались решить эту проблему не столько экономически, сколько политически: из уравнительного распределения исключается "та часть нетрудящихся, которая откажется участвовать в новом производстве по контрреволюционным соображениям"³⁷.

В этой формулировке априори предполагается, что в новом производстве откажется участвовать лишь некоторое нетрудящееся меньшинство, а все трудящиеся добровольно примкнут к общему экономическому организму. Это формально исключает возникновение самостоятельных хозяйственных субъектов. Но в случае возникновения сектора, альтернативного анархо-коммунистической системе, бойкот может быть распространен и на него.

Против возможности исключить кого-либо из общей распределительной системы выступила М.Корн. Ею не ставится вопрос о желании "нетрудовых элементов" участвовать в общем трудовом процессе. Главный вопрос - нарушение принципа общедоступности произведенного продукта. "Между тем, в основе анархизма всегда лежал принцип "каждому - по потребностям"; анархизм видел в нем лучший залог общественной солидарности"³⁸. Здесь М.Корн очевидно забывает об экономических построениях прудонизма и бакунизма, которые исключают немедленный переход к коммунистическим принципам.

М.Корн намерено приводит сильный аргумент против немедленного введения принципа "каждому - по потребностям". И тут же отметает его: "И когда анархистам ставили вопрос: "а что вы будете делать с лентяями?", они отвечали: "лучше прокормить даром несколько лентяев, чем вносить из-за них ложный и вредный принцип в жизнь общества." Теперь вы создаете какую-то категорию лентяев из политических соображений и в виде репрессий собираетесь морить их голодом"³⁹.

М.Корн подсказывает этим возражением аргумент своим противникам. "Платформисты" получают возможность перенести дискуссию из политической сферы в экономическую - "лентяев" может оказаться не "несколько": "помимо прямой поддержки враждебных революции классов, что морально и стратегически недопустимо, мгновенно возникнут новые классы, которые, видя, что революция обеспечила потребности каждого индивида, решат лучше заниматься пустым препровождением времени, а не работать"⁴⁰.

Таким образом "платформисты" подходят к одной из ключевых для всякого коммунистического учения проблеме стимулирования к труду и противодействия нарастанию паразитических слоев, предпочитающих удовлетворять потребности за счет тех, кто еще отдает "по способностям".

Авторы "Платформы" верят, что вскоре после победы революции эта проблема исчезнет. Когда "свободное общество трудящихся укрепится,... общество должно полностью осуществить анархический принцип - "от каждого по способностям, каждому по потребностям", ибо лишь на основе этого принципа жизнь общества будет дышать полной свободой и полным равенством"⁴¹.

Но уйти полностью от проблемы стимулирования они не могут: "В той или иной области, в той или иной мере классы эти должны заниматься полезным необходимым для общества трудом, и обязывать их к этому будет право пользования общественным продуктом, ибо нет прав без обязанностей"⁴².

Но как и кем будет определяться необходимая мера труда? Конкретного ответа на этот вопрос авторы "Платформы" не дают, рыночные механизмы исключают. В результате естественно предположить возможность применения методов большевистской диктатуры, что и делает М.Корн, вспоминая о "контрреволюционной" мотивировке "саботажа" в "Платформе": "Нужно о всяком неработающем установить - почему он не работает, читать в сердцах, справляться о его убеждениях. Нужно, если кто-нибудь отказывается от данной работы, узнать - по каким соображениям он это делает. Нужно смотреть - не саботирует ли работающий и нет ли в этом контрреволюции. Результат: сыск, принудительная работа, трудовая мобилизация и, в довершении всего - продукты, необходимые для жизни, в распоряжении власти, которая может морить голодом оппозицию! Пайки как средство политической борьбы! Неужели то, что вы видели в России, не показало вам отвратительности такой системы?"⁴³. На эти аргументы "платформисты" прямо не ответили.

Таким образом, уже на этом этапе полемики противники выявили неизбежные отрицательные последствия немедленной гипотетической реализации обеих антирыночных систем. В модели "платформистов" централизованная система, предполагавшая принуждение к труду, должна была вырождаться в тотальную диктатуру. Модель М.Корн, основанная на бесконтрольном уравнительном распределении, не оставляет места для механизмов противодействия росту паразитических слоев, быстрому исчерпанию продовольственных ресурсов и угасанию стимулов к труду.

Влияние коммунистических представлений на анархистов в то время было столь велико, что они даже не задумывались о возможности применения рыночных механизмов для решения возникших проблем. Об этом свидетельствует цитирование в конце ответа "платформистов" на статью М.Корн приведенной во введении фразы М.Бакунина о том, что "каждый вынужден будет работать, чтобы есть", которая должна была подкрепить авторитетом "великого бунтаря" нежелание авторов "Платформы" "кормить контрреволюционеров"⁴⁴.

Но экономическим субъектом у М.Бакунина является не общество в целом, а автономная экономическая коммуна или ассоциация, которая самостоятельно решает, кого ей кормить, а кого - нет. Эта модель совершенно несовместима с централизованным планируемым хозяйством, образ которого нарисован в "Платформе". Критикуя "Платформу", Г.Максимов предлагает "вернуться к Бакунину"⁴⁵. Но понадобится еще несколько лет дискуссий для того, чтобы анархисты ХХ века, вернулись к достижениям антиавторитарной мысли третьей четверти ХIХ в.

Несмотря на разъяснения "платформистов" (и в то же время благодаря их недостаточной убедительности) В.Волин не считает необходимым исключить из общей экономической системы какую-либо группу людей. Это грозит существованию системы как целого, так как подрывает ее принципы. А именно в соблюдении принципов В.Волин видит залог стимулирования дальнейшего развития экономики в ходе и после социальной революции (решение этой проблемы в "Платформе фактически отсутствует): "Именно потому, что только победившая революция будет нуждаться в скорейшем укреплении своей победы и скорейшем примирении с нею всех нейтральных, отсталых и контрреволюционных элементов, она должна будет с первого же дня суметь применить к жизни, на деле, свои основные, самые существенные принципы, из которых первый - полное "на деле" равенство организующегося нового общежития в любом данном положении"⁴⁶.

Таким образом, попыткам "платформистов" сделать шаг в сторону рассмотрения взаимоотношений между анархо-коммунистической экономикой и альтернативным ей общественным укладом, В.Волин противопоставляет бескомпромиссное уравнительство, которое рассматривается как источник сильнейшего морального стимулирования: "полное и немедленное применение этих принципов возвысит революцию в глазах миллионов колеблющихся или враждебно относящихся к ней, укрепит ее морально, быстро повысит число ее сторонников и тем самым сразу даст толчок нарастанию ее экономической мощи. Важно, чтобы с первого же дня революция показала себя способной проводить в жизнь те принципы, во имя которых она делалась. В противном случае ее быстрое укрепление - необходимое для ее окончательного успеха - станет проблематичным. Вот почему мы стоим на точке зрения необходимости применения, с первого же дня революции, принципа равного пользования имеющимся и производимым продовольствием, сколько бы его не было, для всех членов общежития, без всяких изъятий, исключений или преимуществ. (Разумеется, речь не идет о детях и больных)"⁴⁷.

Фраза "для всех членов общежития", которая употреблена в этом фрагменте, показывает, что подсознательно сторонники "Ответа" все же исходили из того, что уравнительные принципы будут соблюдаться внутри некого сообщества (сообществ). Но резкая критика "Платформы" по этому пункту свидетельствует о том, что В.Волин считал необходимым обеспечивать равной долей благ любого человека вне зависимости от принадлежности данному сообществу, втягивая его таким образом в общую систему. Вера в моральные стимулы революции перевешивала опасения, что количество едоков заметно превысит количество работников.

Естественно, авторы "Платформы" не упустили возможности съязвить по поводу альтруизма сторонников В.Волина: "Правда, из этого принципа не совсем ясно, должны ли борющиеся труженики кормить не участвующую в производстве и борющуюся с ними буржуазию или нет. Но судя по тому, что этот принцип противопоставляется трудовому принципу, изложенному в "платформе", трудящиеся должны содержать буржуазию, хотя бы они и не имели к этому желания. Спорить не будем, ибо спор этот на деле, в дни социального переворота, решит сам рабочий класс"⁴⁸.

При полной самостоятельности хозяйственных субъектов, провозглашенной в “Ответе”, коммунистические принципы распределения влекут за собой немедленный коллапс системы. Раздавая всем результаты своего труда безо всякого учета, производители теряют стимулы к труду. Экономический анархизм, сформулированный в "Ответе", исходит из изначального абсолютного альтруизма всех людей Земли (в противном случае одна их часть начнет паразитировать за счет другой, что погасит альтруистические настроения у самых "коммунистических" рабочих).

Сам В.Волин надеялся, что альтруизм возникнет в массе трудящихся, так сказать, по принципу "от обратного" - процесс разрушения, о котором он писал раньше, разочарует массы в принципах эгоистического общества и заставит их обратиться к принципиально иным ценностям. К тому же предшествующий социальный опыт уже убедит трудящихся в бесперспективности всяких иных способов избежать продолжения разрушения⁴⁹. Однако надежды на такой, выражаясь современным языком, "Великий отказ", противоречили опыту современных В.Волину социальных потрясений. Процесс разрушения существовавшей этатистской и индустриальной цивилизации вызывал пробуждение отнюдь не альтруистических инстинктов.

Противоречие анархизма и коммунизма в "Ответе" не осталось незамеченным "платформистами". Они не верят в альтруизм независимых производителей и показывают, что экономическая система В.Волина не может быть коммунистической: "Жаль, что авторы ответа не пояснили, что разумеют они под децентрализованным производством. Но поскольку можно представить себе - это независимое производство отдельных индустрий, отдельных трестов или даже отдельных фабрик и заводов, производящих продукты по своему усмотрению и по своему усмотрению распоряжающихся ими. Авторы "ответа" говорят, что децентрализованное общество будет построено на федеративных началах. Но поскольку федерироваться между собой будут отдельные хозяйчики, в виде рабочих отдельных предприятий, трестов и отдельных индустрий, постольку производство все-таки не будет социалистическим, а типично капиталистическим, так как в основе его будет лежать разорванная на куски общенародная собственность, что неминуемо приведет к конкуренции и антогонизмам"⁵⁰.

Действительно, чувство хозяина, пробуждающееся в рабочих, получивших право распоряжаться своими предприятиями, способно погубить идеологический альтруизм. Превращение их в "хозяйчиков" практически неизбежно. Особенно возмущает "платформистов" перспектива независимого принятия хозяйственных решений даже не объединением предприятий, а отдельным коллективом - то есть не плановым органом, а самими рабочими. Вера в абстрактный рабочий класс расходится здесь с верой в здравый смысл конкретных производителей. Авторы "Платформы" даже не замечают, что они возмущаются моделью, идентичной той, которая описана во фрагменте М.Бакунина, приведенном ими же в ответе М.Корн.

Однако, если свободное сотрудничество самоуправляющихся предприятий ведет в сторону от "коммунизма" и является "капиталистическим", то как же добиться подчинения всех предприятий общим планам? "Ответ" не упускает возможности задать коварный вопрос: "как же - конкретно - сделать эти решения обязательными для нарушителей - без насилия?"⁵¹.

Необходимо отметить, что авторы "Платформы" сделали шаг в сторону уступок по этому вопросу, когда дискуссия не приняла еще откровенно конфронтационных форм. Отвечая М.Корн, "платформисты" писали: "Мы считаем, что свои решения... Советы рабочих и крестьянских организаций или Коммуны будут проводить в жизнь не насилием и декретами, а с общего согласия трудовых масс, принимающих в этих решениях непосредственное участие. Но решения эти должны быть обязательны для всех, подававших за них голос и санкционировавших их"⁵².

Прежде всего неясно, как заставить выполнять решение тех, кто его санкционировал (на это и обратил внимание "Ответ"). Но здесь еще возможны какие-то формы морального принуждения и бойкота. Непонятно также, как все массы будут принимать непосредственное участие в принятии плановых решений, касающихся целой страны или даже всего мира (при едином планировании иначе нельзя). Возможно, авторы "Платформы" представляли себе какие то формы всеобщих референдумов по отдельным хозяйственным вопросам. Но совершенно неясно, как могла бы функционировать эта система, если бы часть трудящихся не согласилась с большинством (что рано или поздно неизбежно должно было произойти). Единый хозяйственный организм распадается в этом случае на самостоятельные составляющие, что с точки зрения авторов "Платформы" недопустимо. Остается один выход - подчинение меньшинства большинству.

Но это не что иное, как демократия, анафема которой провозглашается в "Платформе" из-за фиктивности демократических свобод⁵³. Демократия - несомненная форма власти и принуждения. Но, как оказывается, без нее невозможно быстрое принятие единого решения. Таким образом, коммунизм авторов "Платформы" также входит в противоречие с радикальным анархизмом.

Почувствовав это противоречие, один из сторонников "Платформы" Я.Валецкий по существу перешел на позиции переходного периода, провозгласив соответствие демократии (в условиях социального равенства) и революционного федерализма⁵⁴. Это значило, что на пути к анархии необходимо было сначала пройти стадию демократии, основанной на самоуправлении⁵⁵, то есть переходный период. Так была провозглашена "еретическая" для анархизма того времени мысль о том, что путь к анархии лежит через максимальное развитие демократии.

Итак, столкновение двух вариантов радикального анархо-коммунизма выявило его глубокий теоретический кризис. Дискуссия вокруг "Платформы" продемонстрировала невозможность быстрой одновременной реализации принципов анархизма и коммунизма (даже в несовершенных, первоначальных формах) в условиях индустриального общества.

Но оставался еще один выход - отказ от форсированного "введения" анархии и коммунизма, постепенное развитие их начал. Такой путь предлагал Г.Максимов. Исходя из необходимости возникновения переходного периода сразу после социальной революции, Г.Максимов предлагает свою концепцию его устройства. Требованием сегодняшнего дня он считает "политический Коммунализм, то есть федерацию свободных поселений и экономический синдикализм, федерацию свободных фабрик и заводов..."⁵⁶.

Модель Г.Максимова существенно отличается как от централизма органов координации, предложенного в "Платформе", так и от самочинности и бессистемности координационных структур в "Ответе". Система Г.Максимова строится по двум разным линиям - экономической и территориальной. Эти линии не подчинены друг другу, что обеспечивает больший плюрализм в обществе. Сама федерация является объединением "свободных", т.е. самостоятельных субъектов. Экономически эта концепция ближе децентрализованному хозяйству В.Волина. Но в отличие от последнего, Г.Максимов предлагает конкретный проект построения координации: объединение свободных самоуправляющихся предприятий в ассоциацию, ассоциаций - в союз, союзов - во Всеобщий съезд труда⁵⁷. Слова "ассоциация" и "съезд" (в отличие от "федерального бюро" в "Платформе") показывают свободный характер объединения и высокую долю автономности субъектов.

Г.Максимов выступает за постепенность вытеснения рыночных отношений коммунистическими. Революция должна установить организационные формы, благоприятные для развития анархических и коммунистических отношений. К этим формам, как мы видели, относится политический коммунализм (конфедерализм) и синдикализм (передача предприятий заводским организациям рабочих). Государство и частные монополии в этой системе исчезают. Но рынок на длительное время остается. Ограничить его действие Г.Максимов надеется с помощью принципа "равные акции для всех", т.е. уравнительного перераспределения прибылей⁵⁸. Эта идея также оставляет проблему экономического стимулирования. К ней Г.Максимов вернется позднее.

Окончательное вытеснение рынка произойдет, по мысли Г.Максимова, по мере постепенного формирования на базе предприятий и потребительских кооперативов производственно-потребительских коммун⁵⁹.

Таким образом, кризис радикальных анархо-коммунистических моделей стимулировал развитие эволюционистской анархо-синдикалистской идеологии, сочетавшей идею социальной революции с концепцией переходного периода к анархии и коммунизму. Несмотря на снятие идеей переходности ряда наиболее острых противоречий, присущих радикальному анархо-коммунизму, приверженность анархо-синдикалистов коммунистическим идеям оставляла в концепции Г.Максимова нерешенным ряд экономических вопросов, прежде всего в области стимулирования к труду.

Вскоре после выступления Г.Максимова стал выходить журнал "свободников" "Пробуждение", который тоже включился в полемику по поводу “Платформы”. Первые характеристики общества будущего, предложенные в "Пробуждении", были на редкость абстрактны. "Свободники" почти не участвовали в дискуссиях 1923-1926 гг. по вопросам конструктивной программы и потому были далеки от самой проблемы конкретного моделирования общества, которое должно возникнуть после победы анархических сил. "Пробуждение" предлагало лишь описание идеального общества: "Оно представляется нам свободным от всяких правительств, слагающимся из добровольных объединений людей на договорных началах, в форме самоуправляющихся вольных деревень и городов, ассоциаций, общин и коммун..."⁶⁰.

Каким образом будет осуществляться общение между деревнями и городами, как будут формироваться ассоциации - все это еще предстоит обсудить. Конкретным механизмом согласования интересов здесь является договор. Тема анархистского права - договорных отношений, которые должны лечь в основу отношений свободных субъектов анархического общества - подробно развивается на страницах "Пробуждения". Участники дискуссий в анархистской среде подразумевали необходимость разрушения государственного права, но Е.Долинин обращает внимание на то, что с точки зрения интересов свободной личности такое разрушение бессмысленно, если не возникает новое, договорное право: "Если устраивается социальная революция, то в ней должна быть некая душа, должны быть новые, более высокие нравственные и социальные идеалы. Если такая революция отвергает современное принудительное право, то она может отвергать это право во имя права лучшего, а не во имя бесправия... Можно сказать, пожалуй, что даже плохой закон лучше такого беззакония"⁶¹.

Однако тема права была единственной конструктивной идеей, которую "свободники" противопоставили программе платформизма в первых номерах своего журнала. Более того, "вакуум" конструктивной программы в "Пробуждении" заполняет сторонник "Платформы" В.Худолей, предложивший радикальную анархо-коммунистическую схему, в которой каждый работник должен работать в разных отраслях под контролем сети кооперативных организаций⁶².

Только в 1929 г. "свободник" М.Сук предложил развернутую альтернативу конструктивной модели "Платформы". Также как и Г.Максимов, М.Сук считает невозможным форсированное введение начал коммунизма: "Коммунизм нельзя создать ни декретивным, ни революционным, ни насильственным путем... Нельзя построить ни социализм, ни коммунизм, не располагая крупной фабричной и заводской индустрией"⁶³.

Увлечение индустриальным развитием, общее для теоретиков самых разных направлений общественной мысли первой половины ХХ в., сочетается здесь с нетрадиционным для анархизма того времени "оппортунистическим" реализмом.

М.Сук наносит удар по "святая святых" "Платформы" - единому планированию: "Этот план ведет к неизбежной централизации хозяйственного процесса всей страны. "Единый" план создается хозяйственным центром. В нем все предопределено, все предписано. Проявление инициативы на местах исключается, рабочие массы в "едином" плане - автоматы, действующие по указке свыше.

Централизм в производстве порождает бюрократизм, убивает всякий интерес в массах к работе, и следствием всего этого является то, что всякие "единые" планы неизбежно проваливаются и приводят к понижению производительности труда, товарному голоду, дороговизне и другим нежелательным явлениям"⁶⁴.

М.Сук стремится найти ростки коммунизма в современной экономике. По его мнению, на Западе "мы имеем коммунизм в водоснабжении, канализации, уличном освещении, дорогах, парках, мостах, уборке улиц, различных общественных службах"⁶⁵. Здесь М.Сук смешивает коммунистические труд и распределение, основанные на альтруизме, с государственным вмешательством в жизнь общества, основанным на сборе налогов и бюрократическом их распределении. Смешение коммунизма и этатизма, характерное для ХХ века, проникает и в теорию "свободников". Не случайно и благожелательное отношение М.Сука к социальным процессам в СССР: "Социальный вопрос в СССР... утрачивает свою остроту"⁶⁶.

Экономические модели всех направлений анархического коммунизма от "платформистов" до "свободников" основывались на представлении о постоянном притоке продовольствия из деревни. Обеспечить этот приток должна была аграрная программа анархистов. "Платформа" предусматривала осуществление "черного передела земли с целью установления землепользования и землеобработки на коммунистических началах"⁶⁷. Уравнительное перераспределение земли должно было прежде всего обеспечить ликвидацию эксплуатации чужого труда на селе. Коммунистическая стратегия аграрной реформы и убеждение в том, что земля "принадлежит всему трудовому народу в целом и никому в отдельности"⁶⁸, исключали признание анархистами мелкокрестьянской или общинной собственности на землю. "Как общая собственность трудящихся, земля не может быть предметом купли-продажи. Она также не может быть сдаваема в аренду кем бы то ни было и кому бы то ни было и не может служить средством эксплуатации чужого труда"⁶⁹.

Однако, провозгласив эти уравнительные и коммунистические принципы, "платформисты" переходят к анализу реального положения в деревне: крестьянин "в силу исторических условий привык вести свою работу самостоятельно и реализует свой труд независимо от других производителей"⁷⁰. Это затрудняет развитие коммунистической организации труда на селе. Но участники махновского движения, опиравшегося на крестьянство, понимают губительность насилия в отношении крестьянской массы. Радикализм "Платформы" на время исчезает: вопрос о формах землепользования "не примет сразу такого общего и окончательного решения, какое примет вопрос индустрии... Окончательную форму землепользования и землеобработки установит само революционное крестьянство. Никакое давление извне в этом вопросе невозможно"⁷¹.

Комментируя эти положения "Платформы", Г.Максимов писал: "Это будет значить установление анархо-коммунистического "НЭПа"... и очень близко к структуре капитализма"⁷².

В то же время Г.Максимов тоже считал недопустимым применение силы против крестьян. "Платформисты", в свою очередь, не оспаривали необходимости постепенного преодоления индивидуально-семейного землевладения, рассматривая его как опасный источник возрождения рыночных отношений: "частное земельное хозяйство, также как и частное промышленное хозяйство, ведет к торговле, накоплению частной собственности и восстановлению капитала..."⁷³.

План коммунизации сельского хозяйства у Г.Максимова несколько детальнее, чем у "платформистов". Основой преобразований Г.Максимов, также как и "платформисты", считает аграрную революцию, которая должна произвести "полную отмену собственности на землю - индивидуальную, групповую, кооперативную, коммунальную, муниципальную или государственную. Земля - общественная собственность"⁷⁴. Обобществление собственности должно постепенно (и в этом тоже нет различия с "Платформой", несмотря на критическое упоминание Г.Максимовым НЭПа) привести к утверждению коллективных форм труда в земледелии⁷⁵. Другой критик "анархического НЭПа" М.Сук также в конце концов заявил, что "в начальной стадии анархического коммунизма вряд ли будет возможно наладить экономические отношения между городом и деревней на чисто коммунистических основах"⁷⁶.

Несмотря на то, что Г.Максимов идет от промышленных образцов в своем поиске путей обобществления сельского хозяйства и преодоления его технической отсталости, он, также как и раньше другой коммунист - В.Ленин, обращается к идее кооперации, глубоко теоретически разработанной идеологами народничества и широко применявшейся практически в дореволюционной России. Г.Максимов считает кооперацию "наиболее приемлемой формой для сознания и уровня развития большинства сельскохозяйственного населения, которое в целом будет неспособно отказаться от экономического индивидуализма"⁷⁷. Как и коммунистические идеологи 20-х гг., Г.Максимов рассматривает кооперацию как переходный механизм, призванный "подтянуть" недостаточно "сознательное" крестьянство к пониманию преимуществ коммунизма.

В качестве конкретных форм кооперации Г.Максимов предлагает небольшие крестьянские ассоциации, объединяющие около 10 хозяйств и сохраняющих самостоятельное домашнее хозяйство⁷⁸. Кооперативные объединения по Г.Максимову должны были решать самые разнообразные задачи: обеспечение постоянной работой сезонных рабочих, кредитование, материально-техническое снабжение и др.⁷⁹ Картина послереволюционной кооперации в модели Г.Максимова вполне рыночна - кооперативы занимаются куплей-продажей, кредитованием, взаимодействуют с аграрным банком⁸⁰. Коллективизация труда в кооперативах должна происходить только по мере механизации сельского хозяйства⁸¹ (тогда еще не было известно, что малая механизация способна вывести из состояния технической отсталости и индивидуальные хозяйства).

Несмотря на сосуществование в аграрной модели Г.Максимова трех секторов - коммунистического, кооперативного и индивидуального - регулирование аграрных отношений осуществляется только одним из них. Основы земельных отношений должен осуществлять Национальный съезд Ассоциации крестьянских коммун⁸². По такому пути действительно пойдут крестьяне Арагона. Однако при общей размытости границ между секторами и провозглашении равноправия всех трудящихся, под крестьянскими коммунами могли подразумеваться и территориальные объединения крестьян. Крестьянский съезд, таким образом, оказывался высшей инстанцией, формирующей земельное право. В основе этого права должен лежать принцип, также сближающий аграрную концепцию Г.Максимова с аграрной программой "платформистов": "Каждый будет иметь равное право на равный участок земли и на свободное использование своего труда в своих интересах"⁸³.

Этот подход оставляет без ответа ряд вопросов: как решать проблему земельного голода, как выделять землю для новых тружеников, решивших заняться сельским трудом в данной местности, следует ли компенсировать при переделах издержки прежних владельцев и т.д. Вероятно, Г.Максимов, также как и "платформисты", рассчитывали здесь на богатый опыт самого общинного крестьянства.

Но самостоятельное развитие крестьянской экономики отрицается авторами обеих концепций. Движущей силой социальных процессов села должен быть город - в противном случае на селе возобладает капитализм. Коммунистический город должен втянуть село в свою орбиту: "Если в сношениях с крестьянами рабочие будут действовать не отдельными лицами и не отдельными группами, а огромными коммунистическими коллективами, охватывающими целые отрасли производства; если при этом они позаботятся о насущных нуждах деревни и наряду с предметами ежедневного обихода доставят в каждую деревню орудия коллективной обработки земли, то это несомненно толкнет крестьянство к коммунизму в земледелии"⁸⁴.

Вера в организующую роль коммунистического города характерна и для Г.Максимова. Он предполагал в первую очередь "социализацию и кооперацию в тех отраслях сельского хозяйства, которые тесно связаны с обрабатывающей промышленностью, такой как сахарная, текстильная, винная, табачная и др., и вовлечение сельскохозяйственных коммун в общую систему коммунистической экономики"⁸⁵.

Агро-индустриальные объединения, опирающиеся на сельскохозяйственные коммуны, должны были, по мысли Г.Максимова, стать организующей силой на селе. Сельскохозяйственные коммуны с обобществлением труда и быта пропагандирует в своих воспоминаниях и Н.Махно, подчеркивая при этом полную добровольность вступления в коммуны⁸⁶.

Городские предприятия и сельскохозяйственные коммуны являются для Г.Максимова оплотом процесса "коммунизации" и технического перевооружения села, прежде всего кооперативов. А кооперативы, в свою очередь, должны были, по примеру Российской маслобойной кооперации, превратиться в организующие центры для индивидуальных хозяйств⁸⁷.

Таким образом, в аграрной программе у различных течений российского эмигрантского анархизма не существовало существенных разногласий. Учитывая опыт Российской революции и осознавая трудности приложения в сельском хозяйстве коммунистических принципов, анархисты не могли в то же время примириться и с сохранением не только крупного частного, но и мелкособственнического хозяйства, которому сопутствует нищета в деревне и стагнация сельскохозяйственного производства. Они должны были постепенно вытесняться коммунистической индустриальной экономикой, которая должна была нести на село индустриальные формы организации труда и технологии. Этот процесс должен был быть добровольным и чуждым эксплуатации в деревни городскими слоями.

При всех разногласиях, анархисты сходились в приверженности коммунистической доктрине. Но именно во время дискуссии коммунистическому единству был нанесен сильный удар. Вышла книга М.Неттлау "Анархизм от Прудона до Бакунина", в которой он напомнил анархистской общественности о том, что М.Бакунин не был коммунистом, придерживаясь коллективистской концепции. Для большинства читателей книги-анархистов это было откровением.

Мало того, разобрав конкретные обстоятельства перехода от бакунинского коллективизма к кропоткинскому коммунизму в анархизме, М.Неттлау заключил, что этот процесс был неоправданным "сужением анархической идеи"⁸⁸. Даже сам П.Кропоткин в 1879-1880 гг. еще отстаивал коллективизм как "переходную форму собственности", то есть форму переходного периода. Но в 1880 г. ожидание скорой революции, нарастание бунтарских настроений в среде нового поколения анархистов, кризис капиталистической индустриальной системы с ее хаосом производства привели к отрицанию анархистами переходных форм и утверждению коммунистической доктрины. М.Неттлау объясняет эту эволюцию также личными настроениями П.Кропоткина, симпатизировавшим в то время бланкизму, и проникновением в антиавторитарный Интернационал (вставшая на сторону М.Бакунина часть I Интернационала) сторонников идей коммунизма (что было вполне естественным после распада марксистского Интернационала). М.Неттлау сожалел по поводу того, что контраргументы коллективистов среди анархистов того времени не были услышаны⁸⁹.

Комментируя книгу М.Неттлау, М.Корн констатировала ее высокие научные качества, но попыталась защитить переход анархизма на коммунистические позиции тем, что анархо-коммунизм является доктриной, которая содержит менее всего внутренних противоречий⁹⁰. Впрочем, отсутствие внутренних противоречий еще не гарантирует от противоречий доктрины с жизнью.

“Платформа” так формулировала представление авторов о классовом противоречии общества: "Удел пролетариата из покон веков - нести бремя тяжелого физического труда, плоды которого, однако, поступают не ему, а другому, привилегированному классу, владеющему собственностью, властью и произведениями духовной культуры (наукой, образованием, искусством) - буржуазии." Таким образом, в состав пролетариата включаются работники физического труда, а в состав враждебной им буржуазии - владельцы духовных богатств, то есть, в том числе, и интеллигенция. Третьего не дано⁹¹.

В другом месте "Платформы", противореча высказанным ранее положениям, авторы признают за интеллигенцией статус эксплуатируемого класса, но тут же оговариваются, что она получает экономические привилегии от буржуазии и потому как таковая не может быть силой социального переворота⁹².

Революция, таким образом, предполагалась прежде всего как движение классов физического труда против элиты, в том числе и интеллектуальной. Дабы принизить роль интеллектуальной элиты, "Платформа" выводит идею анархизма не из труда теоретиков, а из классовой борьбы как таковой: "Классовая борьба, создаваемая неволей и вековыми стремлениями трудящихся к свободе, породила среди угнетенных идею анархизма - идею полного отрицания классовой и государственной системы общежития и замены последней свободным безгосударственным обществом самоуправляющихся тружеников.

Не из абстрактных размышлений ученого и философа вырос, таким образом, анархизм, а из той борьбы, которую трудящиеся вели непосредственно с капиталом... Выдающиеся мыслители анархизма - Бакунин, Кропоткин и др. - не создавали идею анархизма, а, находя ее в массах, силою своей мысли, своих знаний лишь помогали ее выявлению и ее распространению. Анархизм - не продукт индивидуальных творений и не предмет индивидуальных упражнений"⁹³.

С авторами "Платформы" нельзя не согласиться в том, что классовая борьба сыграла свою роль в возникновении анархизма, как и всех других социально-политических учений. Но противопоставление классовой борьбы, стихийного сознания масс работе теоретиков в создании теории выглядит уж слишком натянуто. П.Аршинову нужно "непорочное зачатие" анархизма, в котором дворяне М.Бакунин и П.Кропоткин только принимают роды, но не более.

Отвечая на этот пассаж "Платформы" анархо-свободник М.Сук писал: "Если все учения, изобретения и открытия приписывать массам, то тогда отдельным мыслителям, философам и ученым придется сидеть сложа руки." Тем более, что среди рабочих большинство - не анархисты, а среди анархистов - множество выходцев не из классов физического труда. "Почему непременно надо анархизм ограничивать рамками классовости, является непонятным,"⁹⁴ - заключает М.Сук.

Но именно в этой классовости и лежит корень разногласий. П.Аршинов стремится к "плебейской" революции, в которая более всего соответствует его простым и ясным идеалам равенства и фабричной организованности. В этой революции первоначально активное участие способна принять лишь наименее обеспеченная часть интеллигенции, потому что остальная ее часть получает экономические привилегии от буржуазии⁹⁵. Эта революция и следующее сразу за ней общественное устройство не терпит рассуждений, интеллигентской разболтанности и лукавых мудрствований, промежуточных социальных категорий, за которыми прячется контрреволюция. Такое движение соответствует и темпераменту, и интеллектуальным запросам П.Аршинова.

В свое время военная обстановка способствовала самореализации П.Аршинова и Н.Махно, дала им возможность играть первые роли. Дискуссионная обстановка эмиграции, напротив, утомляла авторов "Платформы". В дискуссиях "платформистам" не хватало знаний и способностей, хотя организационный талант позволил наладить издание журнала. Полководцам нужны были полки - организованные по заводам рабочие, повстанческие отряды крестьян. Интеллигенция (кроме, разве что "беднейшей", к которой "платформисты" могли относить и себя) с ее сомнениями не вписывалась в эту стройную картину, не позволяла П.Аршинову и его сторонникам "идейно руководить событиями"⁹⁶.

Но именно интеллигенция составляла теоретический костяк анархического движения. Жесткие схемы "Платформы" были обречены на отторжение средой анархистов-теоретиков.

Вот что писал о классовых построениях "Платформы" один из ведущих теоретиков итальянского анархизма Л.Фабри: особенно "ошибочной частью "Платформы" мне кажется та, которая делает из "борьбы классов" почти что главную характеристику анархизма, сведя до минимума его значение человеческое и его человеческие цели". Экспроприация, по мнению Л.Фабри, должна осуществляться в интересах всех людей. "В этом смысле можно утверждать, что анархисты против "борьбы классов"." "Исторически, - продолжал Л.Фабри, - мне кажется неправильным говорить об анархизме как о "классовом идеале": рабочий класс больше других заинтересован, чтобы идея свободы в виде анархии восторжествовала; и поэтому мы, анархисты, обращаемся в особенности к нашим братьям рабочим... Но это не означает ни что цель у анархистов специально рабочая, ни что победа рабочего класса должна обязательно привести к анархии.

Нужно хорошо понять, что... среди пролетариата имеются те же самые болезненные тенденции ... к авторитаризму и рабствованию, как и в буржуазных классах... Анархизм, следовательно, есть идея человеческая и есть идея всех тех без исключения, кто хочет разрушить всякую форму насильственного принудительного авторитета"⁹⁷.

Рабочие-анархисты также в массе своей не могли принять "платформизма" по двум причинам. Во-первых, приверженность анархизму в условиях идеологической травли его уже предполагала определенный уровень образованности и приверженности идеалам свободы. Встать в строй армии, не согласовав с командирами хотя бы стратегию действий, такие люди не могли. Во-вторых, радикальный анархо-коммунизм, апокалипсичность "платформизма" противостояли кропотливой работе, которую вели анархо-синдикалисты в рабочем движении. Такая работа тоже не соответствовала темпераменту "платформистов". Но на ней держалась связь анархизма с рабочим движением.

В рядах "платформистов" тоже не было полного единодушия в оценке движущих сил революции, что стало одним из факторов поражения этого течения. Единые в стремлении к усилению "организованности" анархического движения, в оценке стратегических задач и тактики революции, "военные" анархисты П.Аршинов и Н.Махно по-разному смотрели на рабочий класс. Если социальные черты пролетариата вполне соответствовали идеалам П.Аршинова, то Н.Махно относился к рабочим с недоверием. Это отразилось и в воспоминаниях "батько", первый том которых вышел в 1929 г.: "в нашем Гуляйпольском районе главную роль в революции играли крестьяне, рабочие же в своей массе в этот момент почти все время занимали выжидательную позицию в деле революции"⁹⁸.

Комментируя такие акценты в воспоминаниях Н.Махно, В.Волин писал в 1936 г.: "У него нет нет, да и сквозит рядом с фанатической верой в крестьянство (притом именно в украинское крестьянство) настороженное, недоверчивое, подозрительное отношение ко всему не крестьянскому (и не украинскому)"⁹⁹.

Впоследствии эта разница акцентов и социальных ощущений станет одной из важнейших трещин в отношениях между П.Аршиновым и Н.Махно. Крестьянские представления Н.Махно определяли его враждебность к идеям "диктатуры пролетариата" и, следовательно, большевизму как таковому. Опыт гражданской войны определил психологическую грань, через которую Н.Махно не мог перейти - подчинение городской диктатуре. Поэтому и его подпись под "Платформой", проникнутой духом пролетарских приоритетов, была возможна лишь благодаря личной дружбе с П.Аршиновым и зафиксированному в документе осторожному отношению к крестьянству. Проект, к тому же, включает крестьянство в понятие "пролетариата в широком смысле слова"¹⁰⁰.

Стремление "платформистов" "идейно руководить" революционными массами стало центральным пунктом нападения на "Платформу" со стороны мировой анархистской общественности в 1927-1931 гг. Это стремление рассматривалось как предпосылка формирования новой системы власти.

Критики "Платформы", и прежде всего В.Волин, отстаивали принцип самостоятельности масс в условиях социального переворота: "анархисты должны быть везде и всюду сотрудниками и помощниками масс в революции. Но - ни шагу далее. Малейшая мысль о руководстве, малейшая претензия на превосходство, на особое призвание руководить массами и событиями - малейший шаг в сторону руководящего положения - ведут неизбежно к мысли о необходимости для масс признавать это руководство, подчиняться ему (иначе какой был бы в нем смысл?) и, далее, к отделению себя от масс, к диктаторству, к привилегиям и т.д."¹⁰¹.

Массы должны быть не только "движущей", но и руководящей силой революции: "По самому смыслу анархизма, революция может стать подлинной социальной революцией лишь при том условии, что массы будут свободно творить в ней и что она не будет управляться теми или иными идейно-политическими группировками. Или же мы должны отрицать способность масс к свободному творчеству и созиданию"¹⁰². Анархисты-теоретики могут быть только советниками "свободно творящих масс". Именно так воспринимал В.Волин и свою роль в махновском движении.

Разъясняя вопрос об "идейном руководстве" массами, "платформисты" писали: "Идейное руководство в массах означает наличие в них определенной руководящей идеи... Мы, анархисты, всегда желали и будем желать, чтобы этой идеей среди трудящихся была анархическая идея... Но для того, чтобы наша анархическая идея была руководящей в массах, анархистам необходимо там вести организованную идейную работу, а это достижимо при наличии общей анархической организации, члены которой систематически и согласованно пропагандируют в массах одну и ту же идею"¹⁰³.

Наиболее последовательную оппозицию "руководящим" планам "платформистов" составили анархо-свободники журнала "Пробуждение", отрицавшие, как мы видели, всякое руководство. Характерно, что в основе этой позиции лежала принципиальная ориентация на вовлечение интеллигенции в анархистское движение, на его интеллектуализацию. "Свободники" ставили перед собой задачу объединения антиавторитарных интеллектуальных сил¹⁰⁴, сближения работников умственного и физического труда. По мнению Н.Рубакина это "с одной стороны, наиболее интеллигентные люди из рабочей среды, с другой - интеллигенты, сумевшие возвыситься над интересами своего общественного класса, сословия, касты..., люди, широко и беспристрастно мыслящие..."¹⁰⁵.

Н.Рубакин не отрицает принадлежности большей части интеллигенции к тем или иным, преимущественно эксплуататорским классам. Но, по его мнению, "рядом с интеллигенцией классовой всегда была интеллигенция надклассовая - истинная совесть человечества, своего рода третейский судья интеллигенции классовой"¹⁰⁶. Таким образом Н.Рубакин решает проблему участия интеллигенции в движении, которое противостоит интересам эксплуататорских классов.

А такое участие жизненно необходимо, ибо, по мнению Н.Рубакина, друг без друга интеллигенция и трудящиеся массы не могут переустроить мир на началах анархии. Несмотря на их общие социальные интересы (и те, и другие эксплуатируются), надклассовая интеллигенция и трудящиеся массы противостоят друг другу, стравливаются силами власти. Этому способствует не только "подкуп" интеллигенции, но и темнота масс¹⁰⁷.

Выход Н.Рубакин видит в следующем: "Надо организовывать сознательное, постоянное и прочное общение наиболее интеллигентных работников умственного и физического труда"¹⁰⁸. Только просвещенные трудящиеся могут приблизиться к идеалам анархии. В этом позиция "свободников" была близка и позиции анархо-синдикалистов¹⁰⁹. Но "свободники" при этом считали, что просвещение невозможно без интеллигенции.

Ориентация прежде всего на культурные, а не классовые предпосылки революции позволила "свободникам" противопоставить "платформистам" развернутую концепцию эволюционного пути к анархии, в которой социальная революция играет вспомогательную, и при том не только положительную роль. Основатели журнала "Пробуждение" писали в своей декларации: "Мы не верим в то, что можно повелевать стихиями и вызывать их громы и молнии по нашему капризу. Еще больше сомневаемся в творческой способности стихийных сил, неизбежно оставляющих следы самого страшного разрушения и беспорядка...

Общество в целом, незнакомое с идеалами более совершенного общественного устройства, а, следовательно, чуждое им, при всяких переворотах и революциях, останется тем, что оно есть, то есть психологически готовым подчиниться той или иной форме политической тирании"¹¹⁰. Оставаясь на позициях анархизма, "свободники" отрицают одну из основ традиционного учения - социальную революцию. Они смеются над апокалипсическими иллюзиями апологетов социальной революции: "Социальная революция многих прельщает своей молниеносностью. Сторонникам социальной катастрофы она представляется своеобразным страшным судом, напоминающим христианские ожидания второго пришествия Христова..."¹¹¹.

Социальной революции "свободники" противопоставляют культурную эволюцию: "Общество в целом тогда только прогрессирует и поднимается на высшую ступень, когда в нем накопляется достаточно энергии, опыта и сил, чтобы сделать шаг вперед от данной формы общежития к высшей, более совершенной. Социальная же революция в лучшем случае является одной из крайних форм стихийного протеста, который в известных случаях может быть и неизбежен, но в то же время не может быть, как правило, признан созидательным процессом. В силу своей стихийности, а, следовательно, случайности, социальная революция может таить в себе в одно и то же время розы свободы и шипы деспотизма и реакции"¹¹². Это лишний раз подтверждает опыт Российской революции: "русская революция, ввергшая страну в какую-то дикую татарщину, являет собой разительный пример того, каковы могут быть последствия социального бунта, стихийно разразившегося в стране культурно отсталой, политически незрелой и поэтому подпавшей под власть политических фразеров и демагогов"¹¹³.

А фразеры и демагоги могут прикрываться любыми лозунгами, в том числе и анархистскими. Только их призывы, очень радикальные на вид, не ведут к анархии, формируя в хаосе революции новую власть. Авторов "Пробуждения" беспокоит возможность повторения трагедии Российской революции в новых условиях. Потому они уже в своей декларации выступают против "кустарного законодательства" "платформистов"¹¹⁴.

Между тем в 1927-1931 гг. эволюция взглядов "платформистов" по вопросу о социальном характере революции шла в разных, иногда взаимоисключающих, направлениях. Н.Махно все более проникается мыслью о необходимости активного участия интеллигенции в социальной революции и последующем анархическом строительстве: "Грандиозное дело построения свободного общества трудящихся требует напряжения социальных и умственных сил всех слоев городского и деревенского пролетариата, как тружеников фабрики, так и тружеников земли, тружеников, работающих под землей, тружеников транспорта, не исключая персонала, особенно квалифицированного умственного труда." Такая позиция готовила Н.Махно к последующему переходу к сотрудничеству с журналом "Пробуждение", которое "батько" стал осуществлять после разрыва с П.Аршиновым, еще в период резкой конфронтации "Пробуждения" и "Дела труда"¹¹⁵. П.Аршинов, тем временем, продолжал укрепляться во мнении, что именно интеллигенция несет ответственность за поражение революции в России, что именно она "спихнула пролетариат с октябрьских высот". Осуждая репрессии большевиков против трудящихся, П.Аршинов предполагает возможными репрессии против интеллигенции, если на то будет воля "тружеников"¹¹⁶.

Взгляд на интеллигенцию как на эксплуататорский класс был дополнительно обоснован И.Хархардиным в 1931 г. Рассматривая черты интеллигенции как класса, он обращает внимание на то, что первоначально интеллигенция обладает знаниями, но лишена средств производства. Но постепенно интеллигенция начинает теснить буржуазию, завоевывая контроль над средствами производства. Это порождает обострение их противоборства: "В области общественной жизни организующая роль интеллигенции противостоит организующему значению буржуазии, ограничивает влияние буржуазии до определенных рамок, и именно в этой области происходит наиболее обостренная борьба между буржуазией и интеллигенцией"¹¹⁷.

Замена монополистического капитализма государственным "социализмом" означает победу интеллигенции, овладение средствами производства и установление ее контроля над обществом. Интеллигенция окончательно превращается в эксплуататорский класс. "Понятно поэтому, что идеологией интеллигенции как класса в целом является социализм"¹¹⁸. И.Хархардин считает, что эксплуатация со стороны интеллигенции мягче, и поэтому государственный "социализм" прогрессивней капитализма, его следует защищать от нападения извне, от реставрации капиталистической эксплуатации.

Последнее положение, основанное прежде всего на увлечении опытом "строительства социализма" в СССР, было наиболее уязвимым во всей этой теории и в конечном итоге могло обернуться в свою противоположность. По мере предания гласности преступлений государственного "социализма" ответственность за них могла лечь на интеллигенцию. Разоблачение режима, установившегося в СССР, шло и через анархистские каналы. Книга Г.Максимова "Гильотина за работой"¹¹⁹ предвосхитила более поздние труды Р.Конквеста, А.Солженицына, А.Авторханова и других авторов о машине репрессий в большевистской России и СССР. Но успехи этой разоблачительной агитации были не очень велики. Не следует забывать, что до середины 50-х гг. значительная часть западной интеллигенции продолжала поддерживать существовавший в СССР режим, словно подтверждая идею И.Хархардина о классовой идеологии интеллигенции.

Так или иначе, но теория И.Хархардина была основана не на психологической неприязни, а на трезвом анализе. Победу интеллигенции в СССР он считал явлением прогрессивным. Антиинтеллектуализм правящей бюрократии СССР тогда еще не был широко известен, а генетическая связь бюрократии и интеллигенции (по крайней мере по профессии, а не по уровню интеллекта) создавала возможность для отождествления этих двух разных социальных слоев. Забвение теории М.Бакунина о самостоятельной социальной сущности бюрократии¹²⁰ и поиск правящего класса в СССР породили соблазн выдвинуть на эту роль интеллигенцию.

Но для П.Аршинова диктатура интеллигенции не была более прогрессивным явлением, чем диктатура буржуазии. Интеллигенция "перехватила" революцию у рабочих и крестьян. Но часть революционных завоеваний рабочий класс сохранил, и сейчас интеллигенция пытается отобрать и их, строя заговоры и вступая с соглашение с мировой буржуазией. Такие выводы делает П.Аршинов из "шахтинского дела"¹²¹.

Рабочий класс не имеет организационной основы для сопротивления пробуржуазному курсу нэпа, сговору интеллигенции и буржуазии. Поражение левой оппозиции в ВКП(б) "платформист" Я.Линский считает обстоятельством, которое показывает необходимость незамедлительного образования Анархо-коммунистической партии. Эта партия может возглавить оппозиционно настроенную рабочую и низовую коммунистическую массу¹²².

Но для этого надо находиться в СССР, тем более, что за границей России "платформистские" идеи не встретили широкого сочувствия. Эти обстоятельства способствовали постепенному вызреванию решения П.Аршинова о возвращении в СССР.

3. Партизаны, стачечники и просветители

Ко времени появления "Платформы" в российской анархистской эмиграции господствовало признание насилия постольку, поскольку оно необходимо для самозащиты от контрреволюционных вооруженных сил. Предполагалось, что этой самозащиты будет достаточно, чтобы лишить государство и капитал средств к существованию, поскольку предприятия будут захвачены вооруженными трудящимися. Трудовые коллективы не должны при этом никого подавлять - их задача защищать свою свободу.

Эта точка зрения противоречила опыту гражданской войны в России, который свидетельствовал, что: во-первых, оборонительная тактика и стратегия ведут к разгрому революционного движения, а во-вторых, идеологическая и финансовая война могут быть не менее важным фактором, чем непосредственные военные действия. Этот опыт толкал отдельных представителей российской анархистской эмиграции ко взаимоисключающим радикальным выводам: или полный отказ от насилия как метода анархистских сил, или широкое использование трудящимися диктаторских методов в ходе революции.

"Платформа" склоняется к утверждению насилия в качестве одного из основных методов революционных сил: "Анализ современного общества устанавливает, что иного пути, кроме насильственной социальной революции, для пересоздания капиталистического общества в общество свободных тружеников, нет"¹²³. Однако целью этой насильственной революции является ликвидация всякого насилия¹²⁴.

Авторы "Платформы" высказались в поддержку синдикализма при условии, что он не будет противопоставляться другим методам борьбы: "Мы считаем противопоставление анархического коммунизма синдикализму и обратно совершенно искусственным, лишенным всякого основания и смысла.

Понятия коммунизма и синдикализма лежат в двух различных плоскостях. В то время, как коммунизм, то есть свободное общество равных тружеников, является целью анархической борьбы, - синдикализм, то есть революционно-профессиональное рабочее движение, является лишь одной из форм революционной классовой борьбы... Мы находим, что в революционный синдикализм, как в одну из форм революционного рабочего движения, анархисты должны войти"¹²⁵.

Синдикаты, которые могут быть одним из важнейших орудий разрушения старого строя, не в состоянии сами по себе защитить завоевания революции, так как "социальная революция, угрожающая привилегиям и самому существованию нетрудовых классов современного общества, неминуемо вызовет отчаянное сопротивление этих классов, которое выльется в ожесточенную гражданскую войну.

Как показал опыт России, подобная гражданская война явится делом не нескольких месяцев, а нескольких лет. Сколь бы успешными ни были первые шаги трудящихся в начале революции, "имущие господствующие классы на долгое время сохранят огромную силу сопротивления и в течение ряда лет будут переходить в наступление на революцию, стремясь отвоевать отобранные у них власть и привилегии"¹²⁶.

Этот прогноз (вполне реалистичный, как покажет не только российский, но и испанский опыт 30-х гг.) не оставляет сомнений - стратегия чисто оборонительного насилия обречена. Объединенная армия государственников по очереди раздавит восставшие профсоюзы и фабзавкомы. Если ориентироваться на вооруженное сопротивление в гражданской войне, то неизбежно формирование революционной армии.

Труженики, "чтобы удержать завоевания революции, должны будут создать органы защиты революции, чтобы всему этому противопоставить соответствующую боевую силу. В первые дни революции такой боевой силой явятся все вооруженные рабочие и крестьяне. Однако лишь в первые дни, когда гражданская война еще не достигнет своего кульминационного пункта и когда борющиеся стороны не выдвинут еще правильно построенных военных организаций"¹²⁷.

В 1936 г. события развивались по подобному сценарию. Характерна определенная растерянность в республиканском лагере в тот момент, когда со стороны фашистов "правильно построенная военная организация", несмотря на первоначальные поражения, была создана. Республиканцы и анархисты с этим опаздывали, что стало одной из причин потери ими инициативы.

Об этом предупреждали "платформисты": "В социальной революции наиболее критическим моментом является не момент низвержения власти, а момент, который наступит после этого низвержения, момент всеобщего наступления низвергнутого строя на трудящихся, когда надо будет удерживать достигнутые завоевания"¹²⁸.

В этот момент, по мнению "платформистов", революционные силы должны создать свою армию. Но как совместить идею армии с анархизмом? "Отрицая государственнические властнические принципы управления массами, мы тем самым отрицаем государственнический способ организации военной силы трудящихся, т.е. отрицаем принцип принудительной государственной армии. Согласно основным положениям анархизма в основу военных формирований трудящихся должен лечь принцип добровольного комплектования. Как на пример таких формирований, можно указать на партизанские военно-революционные формирования рабочих и крестьян, действовавшие в русской революции"¹²⁹.

Однако добровольческая (наемная, поскольку солдат кто-то должен кормить) армия никак не гарантирует от диктатуры. Она вполне может превратиться в самостоятельную касту, противопоставившую себя обществу. Возможной гарантией от возникновения такой касты может быть децентрализация армии при партизанской войне. Но десятки исторических примеров показывают, что по мере успехов партизанского движения самостоятельные отряды под воздействием военной необходимости сливаются в единую армию, руководимую политически авторитарным вождем. И до, и после 1926 г. партизанские войны часто приводили, таким образом, к формированию диктаторских режимов.

“Платформисты" - не сторонники “партизанщины”: "революционное добровольчество и партизанство не следует понимать в узком смысле этих слов, т.е. как борьбу с врагом местных рабоче-крестьянских отрядов, не связанных между собою оперативным планом и действующих каждый на свою ответственность... Гражданская война, подобно всякой войне, может быть успешно проведена трудящимися лишь при соблюдении двух основных принципов военного дела - единства оперативного плана и единства общего командования... Таким образом, вооруженные силы революции в силу требований военной стратегии и стратегии контр-революции неминуемо должны будут слиться в общую революционную армию, имеющую общее командование и общий оперативный план"¹³⁰.

План ведения войны, подобный этому, был затем с успехом применен коммунистами в Китае и на Кубе. Итогом победы революционных сил (правда, не анархистских) стало установление диктатур.

По мнению "платформистов", "хотя революционная армия должна быть построена на определенных анархических принципах, тем не менее на самую армию не должно смотреть как на предмет принципа. Она - лишь следствие военной стратегии в революции, лишь стратегическое мероприятие, к которому неминуемо приведет трудящихся процесс гражданской войны"¹³¹. Авторы документа не учитывают опасность того, что отступление от принципов в столь важном "стратегическом мероприятии" может привести всю революцию к перерождению и краху.

В качестве гарантий от перерождения армии "Платформа" предлагает "классовый характер армии" (комплектование ее из рабочих и крестьян; этот принцип, впрочем, провозглашался и большевиками) и "полное подчинение революционной армии рабоче-крестьянским массам в лице тех, общих для всей страны, организаций рабочих и крестьян, которые в момент революции будут поставлены массами на руководящие посты хозяйственно-социальной жизни страны"¹³².

Иными словами, революционная армия будет находиться в подчинении гражданских органов власти (именно власти, о чем говорят слова "руководящие посты"). И руководство это будет централизованным. "Платформа" предусматривает "орган защиты революции, несущий на себе обязанности борьбы с контрреволюцией, как на открытых военных фронтах, так и на фронтах скрытой гражданской войны (заговоры буржуазии, подготовка выступлений и т.д.)"¹³³. То есть главное командование и "ВЧК" в одном лице, которое формально подчинено организациям трудящихся. К необходимости создания такого органа "платформистов" подталкивал их опыт гражданской войны в России.

Очевидно, что такое существенное отступления от принципов анархистской доктрины (хотя и продиктованные практическим опытом) как стремление к созданию руководящих и карательных органов, в руках которых в условиях военной обстановки будет сосредоточена огромная власть, не могло не вызвать резкой критики в анархистской среде.

М.Корн прокомментировала идею создания гражданских органов, руководящих армией, следующим образом: "На обыкновенном языке это называется выборной "гражданской властью". Что же это у вас? Очевидно, что организация, заведующая фактически всею жизнью и имеющая в своих руках армию, есть не что иное, как государственная власть... Если это - "переходная форма", то почему отрицается идея "переходного периода"? А если это - форма окончательная, то почему "платформа" анархическая?"¹³⁴Так перед "платформистами" ставится альтернатива следования конкретному опыту революционной практики, сегодняшним "интересам дела", или немедленного соблюдения принципов анархизма во всей их полноте. Сочетание того и другого в ходе социальной революции становится проблематичным.

Естественна и озабоченность М.Корн соблюдением гражданских прав в "освобожденных районах": "Предположим территорию, находящуюся фактически под влиянием анархистов. Каково будет их отношение к другим партиям? Признают ли авторы "Платформы" возможность насилия по отношению к врагу, не поднимающему оружия? Или они, согласно анархической идее, провозглашают полную свободу слова, печати, организаций для всех? (Это вопрос, который несколько лет тому назад звучал бы дико, но некоторые известные мне мнения мешают теперь быть вполне уверенной в ответе).

И вообще, допустимо ли проведение в жизнь своих решений силой? Допускают ли авторы "Платформы" пользование властью хотя бы на минуту?"¹³⁵

Признание "платформистами" свободы ненасильственного сопротивления социальной революции могло бы снять с повестки дня дискуссии проблему "органов безопасности" (в конце концов сопротивление вооруженным мятежам вписывается в концепцию самообороны трудящихся в революции). Сложнее обстояло дело со связкой "гражданские органы - армия", которая действительно подпадала под определение государства как машины организованного насилия. Но здесь можно было бы искать выход на пути признания концепции "переходного периода". Однако, это было для "платформистов" неприемлемо.

Критика М.Корн заставила авторов "Платформы" сделать несколько осторожных уступок оппонентам. Во-первых, "платформисты" отмежевались от идеи обязательных решений "гражданских органов": "решения эти должны быть обязательны для всех, подававших за них голос и санкционировавших их"¹³⁶. Таким образом, меньшинство может не подчиняться общим решениям.

Во-вторых, "платформисты" признают, что их план - только самое начало анархии, которое не гарантирует соблюдения всех принципов анархизма¹³⁷. Это вызвало резкую критику со стороны как противников теории "переходного периода" (за "скрытое" следование этой теории), так и со стороны ее сторонников (за непоследовательность и отказ признать правоту тех, кто доказывает необходимость "переходности").

В то же время от ключевого положения о подчинении армии высшим гражданским органам "платформисты" не отказались. Отвечая М.Корн, они писали: "Подчинение армии этим организациям вовсе не означает идею выборной гражданской власти"¹³⁸. От аргументации этого положения "платформисты" уклоняются, доказывая свою правоту прагматической необходимостью такой системы. Здесь аргументы приобретают не анархистский, а общедемократический характер: "Ведь армия, сколь бы по духу и по названию не была революционна и народна, не может, тем не менее, жить и действовать сама по себе, не будучи ни перед кем ответственна"¹³⁹.

Опыт гражданской войны свидетельствовал: бесконтрольные формирования анархистов (или атаманов, называвших себя анархистами) часто превращались в банды грабителей, дискредитируя идеологию анархизма, к которой они на практике не имели отношения. Участники гражданской войны П.Аршинов и Н.Махно стремились найти способ обуздания таких бандформирований. Но как сделать это, не нарушая принципов анархии, несовместимой с централизованными механизмами насилия (к которым принадлежит и армия)? "Платформисты" не дают ответа на этот вопрос, продолжая прагматическую аргументацию: "Но кому непосредственно армия может политически подчиняться? Ведь трудящиеся в целом не представляют собой единого органа. Они будут представлены различными экономическими организациями. Вот именно этим организациям, в лице их высших соединений, и будет подчинена армия"¹⁴⁰.

Эта модель отличается от чисто государственной строительством органов принятия решений снизу вверх, а не сверху вниз, как при бюрократической государственной системе. Это не совсем государство, но и не совсем анархия. Перед нами типичная переходная модель. Причем идея централизации военного командования и подчинения его центральным же гражданским органам делает эту модель в большей степени близкой к государственности, чем к анархии.

В итоге концепция “платформистов” обосновывается отсутствием альтернативы такой системе: "Идея революционной армии трудящихся либо должна быть отвергнута, либо должна быть признана. Но коль скоро армия признается, то также должен быть признан и принцип подчинения этой армии экономическим рабоче-крестьянским организациям. Иного решения вопроса мы не видим"¹⁴¹.

Отсутствие альтернативы предложенной в "Платформе" концепции строения революционной армии означает лишь одно: опираясь на опыт гражданской войны в России, "платформисты" пришли к не высказанному публично, но глубоко обоснованному ими выводу - условия социальной революции и гражданской войны исключают немедленное формирование анархического устройства общества.

Часть институтов не будет носить анархического характера, и следует добиваться их подконтрольности трудящимся на демократических началах. Это означает фактическое признание теории "переходного периода" при декларативном отказе от нее. В отличие от дискуссии в экономической сфере, здесь "платформисты" осознавали, что такие институты, как армия и органы безопасности, являются именно временными и должны будут отмереть после ликвидации внутренней и внешней вооруженной контрреволюции. Но пока государственность будет сохраняться, будут сохраняться и переходные полугосударственные институты в новом обществе.

Двойственным оставалось и отношение "платформистов" к свободе слова и другим гражданским правам. Следуя традиции махновского движения, авторы "Платформы" поддерживали широкую свободу слова: "Победивший труд не должен стеснять слово и прессу даже своих вчерашних врагов - угнетателей, ныне побежденных... Свободное слово и свободная пресса трудящимся необходимы как для уяснения задач их социально-хозяйственного развития, так и для уяснения лика врагов трудящихся, их аргументов, планов и намерений.

Неверно, будто капиталистическая и социал-оппортунистическая пресса развратит революционных трудящихся. Последние всегда смогут разобраться в ложной прессе и дать ей должную отповедь. Свобода прессы и свобода слова страшны для тех, кто, как капиталисты и коммунисты, живут разными темными махинациями, которые вынуждены скрывать от взора широких масс труда. Для трудящихся же свобода слова принесет огромное благо. Она даст им возможность все слышать и обо всем судить самим и тем укреплять их сознание и упрочивать их поступки.

Монополия прессы и слова, насильственное втискивание их в рамки вероучения какой-либо одной партии, подрывает всякое доверие к монопольщикам и их прессе. Раз свободное слово душится, - значит скрывается истина. Это блестяще доказали большевики, пресса которых держится на штыках и читается, главным образом, по необходимости - за неимением другой"¹⁴².

Таковы принципы. Но, как и в других случаях, от этих принципов возможны отступления: "Однако могут быть отдельные специфические моменты, когда пресса, вернее злоупотребление ею, могут быть стесняемы в порядке революционной целесообразности. Как пример, приведем случай из 1919 г.

Весь ноябрь 1919 г. Екатеринослав был занят революционной армией махновцев. Но в то же самое время он был обложен войсками Деникина...

В Екатеринославе в этот момент на основах свободного слова выходили следующие газеты: "Путь к свободе" - орган махновцев; "Народовластие" - орган правых эсеров; "Боротьба" - левых украинских эсеров; "Звезда" - орган большевиков. Не выходило лишь органа кадетов, бывших в то время идейными вождями деникинского движения. Но если бы кадеты захотели издавать в то время в Екатеринославе свой орган, который несомненно играл бы подсобную роль деникинцам, то должны ли были революционные рабочие Екатеринослава и повстанцы дать ему право выхода и позволили бы они ему выходить и после того, как стала бы ясной его скорее всего военная роль в происходящих событиях? Мы думаем, что нет.

В период гражданской войны таких случаев может быть не один, и в этих случаях рабочим и крестьянам придется руководствоваться не общим принципом свободы слова и прессы, а той ролью, которую возьмут на себя вражеские органы в связи с происходящей военной борьбой"¹⁴³.

Как видим, участники махновского движения предлагают ограничения свободы слова, принятые в воюющих государствах, даже очень демократических. Но все же это очевидно государственная практика, хотя и вполне обоснованная военной обстановкой.

По мнению "платформистов", такая практика может сохраняться только во время гражданской войны. В послевоенном обществе должна господствовать полная свобода слова: "Вообще же, опуская исключительные случаи гражданской войны, победивший труд должен предоставить свободу слова и прессы как левым, так и правым мнениям. И эта свобода станет гордостью и украшением свободного общества свободных труженников"¹⁴⁴.

Пример с прессой показывает, что "платформисты" стояли на позициях переходности в тактических вопросах. Одновременно этот пример помогает понять отношение авторов "Платформы" к насилию вообще: "Революционное насилие в борьбе с классовыми врагами анархисты признают и призывают к нему, но анархисты ни на минуту не согласятся пользоваться властью и силою навязывать свои решения массам. Их средства в этом - пропаганда, сила мнения, аргументация словом"¹⁴⁵.

Тактические позиции радикального анархо-коммунизма, изложенные в "Платформе" и уточненные в ответах М.Корн, вызвали резкую критику со стороны авторов "Ответа". Но при этом В.Волин и его сторонники несколько исказили позиции "Платформы": "авторы платформы прибегают к старому по существу методу провозглашения единственной истиной тезисов анархо-коммунистического течения, становясь в более или менее отрицательное отношение к анархическому индивидуализму и анархо-синдикализму"¹⁴⁶.

"Платформисты" просто не противопоставляют анархо-коммунизм и анархо-синдикализм, отрицая только анархо-индивидуализм. И "платформисты", и сторонники В.Волина выступают за многообразие методов борьбы, за совмещение различных течений ("Ответ" предлагает лишь более широкий спектр совмещения)¹⁴⁷. "Платформа" и "Ответ" категорически расходятся лишь в методах организационного обеспечения этого многообразия методов. Из этого и вытекает некоторая надуманность части разногласий.

Принципиальные разногласия касаются прежде всего проблемы органов насилия, которые авторами "Ответа" тесно увязываются с другой важной идеей "Платформы" - идеей анархистской организации партийного типа. Комментируя положения "Платформы" о необходимости руководства массами и об органах насилия, "Ответ" заключает: "весь этот комплекс понятий, весь этот ансамбль говорит совершенно определенно о действенном, политическом и социальном руководстве массами и событиями. Вы легко представите себе конкретные формы этого руководства: наверху - руководящая партия ("Всеобщий Союз") анархистов; ниже - высшие рабоче-крестьянские организации, руководимые Союзом; еще ниже - низшие организации, органы борьбы с контрреволюцией, армия и т.д."¹⁴⁸.

Эта государственная система менее соответствует идеалам свободы, нежели переходные механизмы анархо-синдикалистов и даже демократическая государственность. Но авторов "Ответа" не устраивает ни то, ни другое - как мы видели, они отрицают любое руководство массами и любую систему с элементами власти. Среди методов работы в период революции "Ответ" отдает приоритет агитационно-просветительской работе: "Идейное обслуживание складывающегося нового общества: печатное и устное слово, широкая культурно-революционная работа, живой пример - такова должна быть, по нашему мнению, специфическая роль анархистов и анархических организаций как таковых"¹⁴⁹.

С этой позицией связано и отношение сторонников В.Волина к синдикализму. Они стоят "на точке зрения независимости синдикалистского движения - в той уверенности, что оно само станет в конечном счете, как силою вещей, так и силою нашей пропаганды, на анархический путь..."¹⁵⁰.

Сочетание идеи насилия с претензиями на руководство массами в "Платформе" ведет, по мнению "Ответа", к генезису новой власти¹⁵¹. Особенно ярко это видно на примере с ограничениями свободы слова. Процитировав слова "платформистов" о необходимости свободы слова в принципе и возможности ее ограничения в отдельных случаях, "Ответ" комментирует: "Здесь снова конфликт между "правилом" на словах и "моментами" на деле. С одной стороны, - с другой стороны... И как ни стараются авторы платформы затушевать сущность оговорками о том, что эти моменты будут "отдельными" и "специфическими", сущность остается: свобода прессы может быть стесняема. И это - не элемент власти?"¹⁵²

Категорическое отрицание всяких отступлений от принципа полного безвластия и неприятие любой переходности как в общественных структурах, так и в методах борьбы, присущие авторам "Ответа", не снимают вопроса о необходимости обороны от вооруженных противников социальной революции.

"Ответ", конечно, отрицает идею централизованной армии, которую приписывает "Платформе" (последняя говорит лишь о единстве командования). Но и раздробленность революционных военных формирований не устраивает сторонников В.Волина¹⁵³. Пытаясь и здесь отмежеваться от "Платформы", "Ответ" утверждает: "авторы платформы представляют себе процесс защиты революции также весьма схематизированным и механизированным. Нам же он представляется, как и экономические процессы, гораздо более творческим и живым"¹⁵⁴. Трудно себе представить, чтобы В.Волин представлял себе процесс военного строительства и боевых действий живее, нежели Н.Махно, имевший непосредственный, "творческий и живой" опыт военных действий на протяжении трех лет. Абстрактные указания, которыми авторы "Ответа" пытаются определить задачи революционных отрядов, отличаются от строк "Платформы" только большей схематичностью и отрицанием постоянных органов военного руководства всеми боевыми действиями¹⁵⁵.

Пытаясь подкрепить свою позицию опытом гражданской войны, "Ответ" утверждает: "Напомним, что в ходе русской революции в борьбе с вооруженными силами реакции - Деникиным, Колчаком, Врангелем и др. - всегда побеждали прежде всего местные партизанские силы, а не централизованная армия с общим командованием и общим оперативным планом... Централизованная красная армия всегда приходила лишь "на готовое" и затем ложно приписывала себе победу, добытую не ее руками"¹⁵⁶.

Это - несомненное преувеличение. Но даже если предположить, что все успехи борьбы с Деникиным и Врангелем следует приписать махновской армии, то правыми остаются все таки Н.Махно и П.Аршинов - махновская армия имела единое командование. Военный раздел "Платформы" составлен на основе опыта махновской армии.

Столь же легковесны и рассуждения "Ответа" о военной интервенции: "Нас могут спросить, как будет защищаться социальная революция без солидной централизованной армии против иностранной интервенции. На это мы ответим, во-первых, что силу интервенции не следует преувеличивать. Интервенция - дело нелегкое; и чем дальше, тем труднее будет ее осуществление. А во-вторых, русская революция пережила целый ряд интервенций. Все они были разложены и ликвидированы не централизованной армией, а местной партизанщиной, активным сопротивлением масс и интенсивной революционной пропагандой в рядах иностранных солдат и матросов"¹⁵⁷.

Это также является преувеличением. Но дело даже не в успешных военных операциях Красной армии против интервентов. Главным фактором, определившим маломощность интервенции в России, было то обстоятельство, что правительство государств - интервентов не видели в событиях в России непосредственной угрозы существованию своего общественного строя. В условиях социальной революции, грозящей уничтожить все государственные режимы, их интервенционистские усилия должны были быть более упорными.

Впрочем, для успешной интервенции достаточно осознание интервентами того, что победа в конфликте для них важнее издержек при интервенции. Так случилось в Испании, где иностранное вмешательство стало одним из важнейших факторов победы фашизма над республиканцами и анархистами.

Все эти не очень убедительные построения "Ответа" были призваны решить главную задачу: доказать возможность возникновения анархического общества в условиях гражданской войны. Авторы "Ответа" исходили из идеи В.Волина о всеобщем разрушении как условии возникновения анархии. Всеобщее разрушение было невозможно без гражданской войны. "Платформисты" показывали, что гражданская война приводит к формированию институтов, несовместимых с анархией. "Ответ" брал на себя задачу доказать, что гражданскую войну можно выиграть и без таких институтов. В случае принятия планов "Платформы", с точки зрения авторов "Ответа", революция, скорее всего, пойдет по пути создания диктатуры: "Упомянем, наконец, и о том, что централизованная армия с общим командованием и общим оперативным планом (да еще и "политически направляемая") имеет все шансы перестать быть армией революции, стать, вольно или невольно, орудием застоя, реакции и удушения подлинной революции"¹⁵⁸.

Авторы "Ответа", таким образом, попадают в то же безвыходное положение, что и авторы "Платформы". Военная обстановка вынуждает создавать армию. Эффективной альтернативы армии с единым командованием в условиях широкомасштабной гражданской войны не существует - попытка "Ответа" доказать обратное крайне слаба. Но само существование такой армии исключает анархию, так как армия является ярко выраженным институтом власти. Уверенность теоретиков радикального анархо-коммунизма (как авторитарного, так и антиавторитарного) в том, что анархия родится в огне гражданской войны - неизбежной спутницы социальной революции - приводит их к замкнутому кругу: насильственная социальная революция - гражданская война - единая революционная армия - сохранение государственности и возможная реставрация.

Однако такой "заколдованный круг" не осознавался противоборствующими сторонами, так как они по-разному понимают задачи и саму сущность революции. Это особенно ясно видно в дискуссии вокруг сил "безопасности". "Ответ" выступает против любых органов борьбы с внутренними заговорами: "Мы самым определенным и категорическим образом отрицаем вообще надобность в таком аппарате для социальной революции. Мы считаем, с одной стороны, что успешное разрешение положительных проблем революции (в особенности, проблемы продовольствия), а также сама революционная масса и ее энтузиазм явятся достаточным оплотом против "заговоров буржуазии", а с другой - что если ни это успешное разрешение, ни вооруженная масса и ее энтузиазм не победят, то не спасет никакая "чека" - революция погибнет... Чем могут быть опасны, куда могут быть направляемы и какой вообще интерес могут представлять "заговоры буржуазии" при массовом социально-революционном энтузиазме, вооружении и строительстве, если только не предполагать втайне, что революция фактически будет делаться не этими массами, а небольшой политической верхушкой, которую можно сбить, легко овладев и массами, и революцией?"¹⁵⁹

В.Волин и его сторонники видят в революции абсолютную стихию, а "платформисты" считают ее организованным сложным процессом, который можно дезорганизовать и подорвать серией "заговоров". Это различие в понимании социальной революции вытекает из представлений как о ее целях, так и о движущих силах. Революция, осуществляемая стихией масс, которой анархисты лишь советуют, ведет к образованию стихийного саморегулирующегося общества - анархии. Таково видение В.Волина.

"Платформисты" находят в его концепции множество неосуществимых деталей и защищают свой взгляд: организованные массы трудящихся, руководимые жесткой организацией партийного типа, поднимаются на революцию, побеждают в гражданской войне объединенных эксплуататоров и создают сложное общество, в котором отсутствует государственный механизм, но нет и стихии - регулирование осуществляется стройной системой органов трудящихся.

С точки зрения В.Волина концепция "Платформистов" - не анархизм, а авторитарно-государственная теория. С точки зрения "платформистов", В.Волин предлагает не анархию, а хаос. Ведь хаос предполагает существование множества властей, борющихся друг с другом. В хаосе господствует власть сильного, а раз есть власть, то нет анархии.

Разница в понимании основополагающих принципов анархизма у этих двух течений была столь велика, что они просто отказывались вдумываться в принципы друг друга, считая, что возражения оппонента продиктованы только амбициями. Амбиции теоретиков конечно играли значительную роль в этом споре. Но оппоненты считали, что от их решения зависят судьбы мира - ведь они уже участвовали в мощном социальном движении, которое проиграло, кроме прочего, из-за неразработанности стратегической и тактической программы. Предстоят новые, еще более мощные социальные движения, и российские анархисты должны донести до них опыт Российской революции. Ошибки при передаче этого опыта могут обернуться новыми трагедиями.

Иллюстрируя эту сторону конфликта, сторонники В.Волина писали: "Медленное опубликование на иностранных языках работ и материалов о русской революции и об анархизме в России, а отсюда - далеко еще недостаточное, поверхностное знакомство заграничных товарищей как с событиями русской революции, так и с деятельностью в ней анархистов, заставят их, вне сомнения, на некоторое время увлечься Платформой...

У многих иностранных товарищей сложилось мнение, будто к Платформе следует отнестись особенно внимательно потому, что она написана русскими товарищами, пережившими опыт русской революции. Необходимо отметить, что это мнение основано именно на недоразумении: "Группа русских анархистов за границей" включает лишь ничтожное меньшинство товарищей, принимавших участие в русской революции; целый ряд русских же товарищей, переживших тот же опыт, сделали из него совершенно иные выводы"¹⁶⁰.

Однако меньшинство "товарищей, переживших опыт" и подписавших "Платформу" было не меньшим, чем число первоначальных приверженцев "Ответа". Причем роль "платформистов" в революции была все же заметней роли сторонников "Ответа". В анархизме, как и в науке, правота не определяется большинством голосов. Вызов "Платформы", как мы уже видели, взбудоражил анархистскую среду, вызвав в ней не только идеологические, но и организационные потрясения. Российский опыт встал в центр идеологических дискуссий вплоть до появления опыта испанского.

После опубликования "Платформы" и первых критических откликов на нее, авторы этого документа продолжали развивать свои взгляды по наиболее острым тактическим проблемам, затронутым в этом тексте. Прежде всего они стремились опровергнуть обвинение в стремлении присвоить себе власть: "Момент победы трудящихся над капиталистическим обществом открывает новую историю жизни труда, когда все социально-экономические функции переходят в руки рабочих и крестьян, которые начинают творить новую жизнь. В этот момент политические организации, в том числе и Всеобщий союз анархистов, теряют свое былое значение и должны, по нашему мнению, постепенно раствориться в производственных организациях,"- писал П.Аршинов¹⁶¹.

Таким образом, лишь после окончания гражданской войны наступает период постепенного отмирания политической надстройки, в том числе и победившей анархо-коммунистической партии. Этот взгляд уже не отделим от концепции переходного периода. Но стимулы к отмиранию руководящих органов в модели "платформистов" не указаны. Единственная надежда на такое развитие связана с большой ролью, которая уделяется самоуправлению¹⁶². Однако известно множество примеров, когда производственное самоуправление сочеталось с политическим авторитаризмом.

Н.Махно предлагал отложить дискуссию по тактическим вопросам и сойтись на принципиальных пунктах "Платформы", которые не вызвали в движении серьезных разногласий¹⁶³. Аргументируя необходимость создания единого командования, Н.Махно апеллирует к своему конкретному опыту. Говоря о необходимости использовать этот военный опыт, полководец постоянно оговаривается: "быть может, придется", "по силе надобности придется", "временами выделять из себя свой оперативный штаб". Но в одном Н.Махно непреклонен - если анархисты ради "утопии мечтателей" откажутся от военных мер, необходимых для победы, то "эти анархисты будут только на словах стоять в рядах своего движения, а на деле же они будут находиться вне его, или же будут вредить ему"¹⁶⁴.

Поиск противоядия от авторитаризма иногда приводит отдельных "платформистов" к парадоксальным выводам: "Мы считаем, что защита социальной революции от имущих и привилегированных классов должна быть коллективной и неразрывно связана со всем процессом революционного наступления - а, следовательно, не может быть выполнена под личную ответственность одного лица. Экономические и революционные организации, берущие на себя общереволюционные функции, должны организовать и защиту. Ибо помимо того, что сосредоточение в одних руках террористических полномочий может таить в себе опасность поворота меча налево, против революции, государственный чиновник по существу не может выполнить этой задачи. Это именно и случилось в России,"¹⁶⁵ - писала И.Метт. Вместо того, чтобы сделать из Российской революции вывод о недопустимости любого террора, И.Метт предлагает поручить это "полезное" дело революционным профсоюзам.

Наиболее принципиальную оппозицию такой террористической позиции составили "свободники". Вслед за Л.Толстым, М.Ганди и (в среде российской анархистской эмиграции) "Рабочим", издатели "Пробуждения" провозглашали: "Насилие, хотя бы и ради высокого и благородного идеала, только оскверняет и извращает его"¹⁶⁶. Борьба должна носить "гуманный, жертвенный характер"¹⁶⁷.

Однако "свободники" не придерживаются концепции абсолютного ненасилия, склоняясь все же к традиционной "оборонительной" концепции: "Насилие может быть терпимо лишь как средство самозащиты против жестоких и бессердечных насильников, но оно отнюдь не может быть средством достижения свободы"¹⁶⁸.

По мнению М.Сука, расстрел за мнение не может быть оправдан ни военной обстановкой, ни содержанием самого мнения: "Махновцы тоже прибегали к самосудам и не особенно церемонились с, казалось бы, естественным и ненарушимым правом человека на жизнь. Махновцами расстреливались люди, как это можно заключить из книги П.Аршинова "История махновского движения", не за какое-нибудь действие или акт, а за одни, может быть необдуманные, слова"¹⁶⁹. Речь идет о расстреле повстанца по приказанию Н.Махно за вывешивание антисемитского лозунга.

Признавая повстанчество как вспомогательный метод, М.Сук не верит в созидательные способности насилия: "коммунизм нельзя построить ни декретивным, ни революционным, ни насильственным путем"¹⁷⁰. С точки зрения М.Сука, насилие может помочь лишь в свержении существующих институтов. "Но можно ли революционным, насильственным способом построить автомобиль, трактор, завод?"¹⁷¹

Апология насилия тесно связана с экономической концепцией "платформистов", что, с точки зрения М.Сука, несовместимо с принципами анархизма: "Коль скоро анархическое общество мыслится коммунистическим, то есть заранее предопределяющим экономическую форму общественного устройства, то о вольности коммунизма не может быть и речи. Вольным он может почитаться только теми, кто его приемлет. Но представим себе, что я - индивидуалист, ассоционист или просто гражданин, не желающий жить в коммуне. Если меня, несмотря на мои протесты, потащат жить в коммуну, то я, конечно, подобных анархо-коммунистов назову насильниками"¹⁷².

Отрицание насилия как созидательного метода подрывает и экономическую концепцию платформизма. Такая аргументация, видимо, сильно воздействовала на Н.Махно, который придерживался идеи сугубо добровольного вовлечения населения в коммуны еще в период гражданской войны. Н.Махно подчеркивает это и в своих мемуарах¹⁷³. Отрицание переходности в модели общества с одной стороны, и насильственных методов построения новых экономических форм - с другой, предполагают экономический плюрализм. М.Сук, таким образом, нащупал важную трещину в платформизме. Для П.Аршинова принципиальный экономический и организационный монизм влечет за собой систему организованного насилия. П.Аршинов пытается облечь эту систему в негосударственные формы, но отказаться от нее не может. Для Н.Махно радикализм методов и приверженность коммунистическим формам организации будущего общества не связаны с признанием насилия как способа построения нового общества (это сказалось и на его политической практике в 1917-1921 гг).

Другой ощутимый удар М.Сука по платформизму касался принципа добровольной армии: "Добровольность нисколько, разумеется, не изменяет природы армии: в США, например, армия комплектуется по принципу добровольности, но это не мешает солдатам расстреливать бастующих рабочих"¹⁷⁴. Добровольность комплектования армии не снимает угрозы превращения ее в опорную силу нового государства.

Гражданская война является не только не обязательным, но и негативным спутником социальной революции. Ее можно и желательно избежать: "В тех случаях, когда возможно полное или частичное осуществление коммунизма или социализма мирным путем, нет совершенно никакой надобности в революционной драке"¹⁷⁵.

"Свободник" М.Рубежанин, противопоставляя социальную революцию и гражданскую войну, утверждает, что гражданская война лишь укрепила большевистскую диктатуру, поглотив революционных борцов¹⁷⁶.

Отрицание методов, предложенных "платформистами", базируется у "свободников" на еще более фундаментальном различии в понимании сущности социальной революции, чем между "платформистами" и В.Волиным. Дело даже не в том, стихиен процесс или организован: "Мы не верим в то, что можно повелевать стихиями и вызывать их громы и молнии по нашему капризу. Еще больше сомневаемся в творческой способности стихийных сил, неизбежно оставляющих следы самого страшного разрушения и беспорядка...

Общество в целом, незнакомое с идеалами более совершенного общественного устройства, а, следовательно, чуждое им, при всяких переворотах и революциях останется тем, что оно есть, то есть психологически готовым подчиниться той или иной форме политической тирании"¹⁷⁷.

Процесс преобразований должен опираться на культурный рост. Необразованные люди не способны к самоуправлению и могут превратить свободу в хаос. Поэтому приоритетным направлением работы анархистов может быть только просвещение. Роль анархистов в революции при таком взгляде на вещи близка к той, которую отводит им и В.Волин, но в концепции свободников эта роль ключевая¹⁷⁸.

Несмотря на свое категорическое отрицание апологии насилия в "Платформе", "Пробуждение" иногда публиковал статьи анархистов, близких к платформизму, в том числе Худолея, выступавшего за то, чтобы "вооруженной рукой пролагать путь к победе анархического коммунизма"¹⁷⁹. Но такие статьи в "Пробуждении" были скорее исключением.

К удивлению "платформистов", позиция авторитетных теоретиков международного анархизма по вопросу о методах борьбы оказалась ближе взглядам сторонников В.Волина и "пробужденцев", чем к "Платформе". Э.Малатеста писал: "Я не сомневаюсь в анархической искренности этих русских товарищей. Они хотят осуществить анархический коммунизм, и ищут способы прийти к нему как можно скорее. Но недостаточно еще хотеть чего-нибудь: необходимо также применять надлежащие средства достижения." По мнению Э.Малатесты, ошибка в средствах приведет "платформистов" "к результатам, противоположным тем, каких ожидали сами организаторы"¹⁸⁰. По мнению Э.Малатесты, победа большевистскими методами неизбежно ведет к потере движением анархического характера¹⁸¹.

Л.Фабри, сравнивая опасности со стороны контрреволюции и внутреннего перерождения движения в случае принятия положений "Платформы", писал: "антианархическая опасность, исходящая от... экспроприированных меньшинств, была бы всегда бесконечно меньше, чем громаднейшая опасность, которую создала бы такая вооруженная армия полиции и жандармов, хотя бы они и имели наглость называть себя анархистами...

Уничтожение свободы для одних приведет неизбежно к уничтожению или ограничению свободы для всех"¹⁸².

Против идей "Платформы" выступили также С.Фор, М.Неттлау и другие авторитетные анархисты¹⁸³.

Массированная критика методов совершения социальной революции, предложенных в "Платформе", не убедила П.Аршинова в реализме концепции его оппонентов, но показала, что большинство анархистов не могут принять принципов "платформизма". Это способствовало эволюции П.Аршинова от идеи безгосударственной организации трудящихся к идее диктатуры пролетариата, которая увенчалась в октябре 1931 г. докладом П.Аршинова "Анархизм и диктатура пролетариата", в котором он обосновывал необходимость установления диктатуры пролетариата в том виде, как это предлагал Ленин в работе "Государство и революция"¹⁸⁴.

Несмотря на то, что П.Аршинов в своем докладе еще считает себя "революционным анархистом"¹⁸⁵, призыв к борьбе за диктатуру пролетариата и к "тесному контакту" с СССР¹⁸⁶ означал публичный разрыв этого теоретика с анархизмом. В ответ на этот доклад редакция "Дела труда" заявила: "Мы никоим образом не можем согласиться со скороспелыми и шаткими выводами т.Аршинова. Идею "диктатуры пролетариата" мы отвергали и сейчас целиком отвергаем"¹⁸⁷.

Разочарование в анархизме и стремление возвратиться на родину привело П.Аршинова к сотрудничеству с большевизмом. Утверждение А.Л.Никитина о том, что П.Аршинов работал на ОГПУ с 1926 г.¹⁸⁸, пока не находит подтверждения. Во всяком случае ссылки на полемические статьи в "Рассвете" и "Пробуждении" доказательством этого служить не могут. Идеи П.Аршинова нашли отклик в анархистской среде и соответствовали взглядам многих анархистов. Это было обусловлено состоянием анархистской мысли того времени. Играло ОГПУ какую-либо роль в этом идейном споре или нет - вопрос третьестепенный. Но все же сомнительно, чтобы большевистские спецслужбы способствовали изданию журнала, резко критиковавшего СССР с позиций, близких к троцкизму.

Комментируя выступление П.Аршинова, М.Неттлау писал: "Я считаю его одним из тех, кто никогда не был анархистом..."¹⁸⁹.

Это замечание вряд ли можно считать справедливым. Обширность и противоречивость анархического мира дает возможность выделения лишь самых общих критериев, позволяющих отделить анархиста от не анархиста. Для всех анархистов общим остается стремление к обществу без власти и отрицание государственного принуждения как способа решения социальных проблем. До 1931 г. этим критериям удовлетворял и П.Аршинов, хотя радикальный анархо-коммунизм вылился у него в один из самых авторитарных вариантов анархического учения.

Переход П.Аршинова на позиции диктатуры означал окончательное поражение "платформизма" как формы радикального анархо-коммунизма.

После выступления П.Аршинова в 1931 г. редактирование "Дела труда" перешло к анархо-синдикалистам. В журнале стали появляться статьи Г.Максимова, А.Шапиро и других теоретиков концепции переходного периода.

1 . “Дело труда”. N 13-14. С. 8.

2. Там же. N 15. С. 6.

3. Maximov G. Constructive... Р. 105.

4. “Дело труда”. N 13-14. С. 13.

5. Там же. N 15. С. 9.

6. Maximov G. Op. cit. P. 94.

7. “Дело труда”. N 15. C. 4.

8. Там же. С. 5.

9. Там же.

10. Там же.

11.Там же.

12. Maximov G. Op.cit. P. 71.

13. Ibid. P. 62.

14. Ответ... С. 16-17.

15. “Дело труда”. N 28. С. 15.

16. Там же.

17. Там же. № 15. С. 8.

18. Maximov G. Op. cit. P. 85.

19. Op. cit. P. 85.

20. Ответ... С. 17.

21. Там же.

22. “Дело труда”. N 15. С. 9.

23. Там же.

24. Там же.

25. Там же. N 13-14. С. 16.

26. Там же. N 15. С. 9.

27. Maximov G. Op. cit. P. 87.

28. “Дело труда”. N 13-14. С. 16.

29. Там же. N 15. С. 9.

30. Там же. N 28. С. 11.

31. Там же.

32. Там же. N 15. С. 10.

33. Ответ... С. 22.

34. Там же. С. 22-23.

35. Там же. 23.

36. Там же.

37. “Дело труда”. N 15. С. 10.

38. Там же. N 18. С. 6.

39. Там же.

40. Там же.

41. Там же.

42. Там же.

43. Там же. С. 7.

44. Там же. С. 13.

45. Maximov G. Op.cit. Р. 70.

46. Ответ... С. 25.

47. Там же.

48. “Дело труда”. N 28. С. 10.

49. Ответ... С. 20.

50. “Дело труда”. N 28. С. 11.

51. Ответ... С. 18.

52. “Дело труда”. N 18 С. 9.

53. Там же. N 13-14. С. 14.

54. Там же. N 22. С. 15.

55. Там же. № 23-24. С. 6.

56. Maximov G. Op. cit. P. 100.

57. Ibid. P. 103.

58. Maximov G. Op. cit. P. 104.

59. Ibid. P. 100.

60. “Пробуждение”. N 2. С. 8.

61 Там же. N 1. С. 18.

62. Там же. N 2. С. 8.

63. Там же. N 8. С. 68.

64. Там же. С. 70.

65. Там же. С. 68.

66. Там же. С. 67.

67. “Дело труда”. N 15. С. 11.

68. Там же.

69. Там же.

70. Там же.

71. Там же. С. 12.

72. Maximov G. Op. cit. P. 82.

73. “Дело труда”. N 15. С. 12.

74. Maximov G. Op. cit. P. 106.

75. Ibid.

76. “Пробуждение”. N 13. С. 45.

77. Maximov G. Op. cit. P. 108.

78. Ibid.

79. Ibid. P. 110.

80. Ibid. P. 110-111.

81. Ibid. P. 106.

82. Ibid. P. 107.

83. Maximov G. Op. cit. P. 107.

84. “Дело труда”. N 15. С. 12.

85. Maximov G. Op. cit. P. 109.

86. Махно Н.И. Русская революция... С. 173.

87. Maximov G. Op. cit. P. 109-110.

88. “Дело труда”. N 25. С. 10.

89. См. М.Неттлау. Ук. соч. С. 103-105.

90. “Дело труда”. N 25. С. 10.

91. Там же. N 13-14. С. 11.

92. Там же. С. 15.

93. Там же. С. 12.

94. “Пробуждение”. N 8. С. 69.

95. “Дело труда”. N 13-14. С. 15.

96. Там же. С. 17.

97. “Пробуждение”. N 14. С. 40-41.

98. Махно Н. Русская революция на Украине. С. 110-111.

99. Махно Н. Под ударами контрреволюции. С. 159.

100. “Дело труда”. N 13-14. С. 11.

101. Ответ... С. 16.

102. Там же.

103. “Дело труда”. N 28. С. 8.

104. “Пробуждение”. N 1. С. 3.

105. Там же. N 6. С. 11.

106. Там же. С. 11-12.

107. Там же. С. 12-13.

108. Там же. С. 14.

109. “Голос труженика”. N 1. С. 22.

110. “Пробуждение”. N 1. С. 2.

111. Там же.

112. Там же. С. 2-3.

113. Там же. С. 3.

114. Там же. С. 4.

115. “Дело труда”. N 33-34. С. 8.

116. Там же. N 60-61. С. 12.

117. Там же. N 62-63. С. 19.

118. Там же. С. 20.

119. Maximov G. The Guillotine at Work: Twenty years of Terror in Russia.

120. См. Бакунин М.А. Государственность и анархия. Соч. Т. 1.

121. “Дело труда”. N 35. С. 3.

122. Там же. N 32. С. 4.

123. Там же. № 13-14. С. 14.

124. Там же. № 15. С. 6.

125. Там же. С. 6.

126. Там же. N 16. С. 4.

127. Там же.

128. Там же. С. 5.

129. Там же.

130. Там же. С. 6.

131. Там же. С. 5.

132. Там же.

133. Там же. № 18. С. 5-6.

134. Там же. С. 6.

135. Там же. С. 9.

136. Там же.

137. Там же. С. 10.

138. Там же.

139. Там же. С. 10-11.

140. Там же. С. 11.

141. Там же.

142. Там же. С. 11-12.

143. Там же. С. 12.

144. Там же.

145. Ответ... С. 7.

146. Там же.

147. Там же. С. 14-15.

148. Там же. С. 16.

149. Там же. С. 21.

150. Там же. С. 16.

151. Там же. С. 19.

152. Там же. С. 26.

153. Там же. С. 27.

154. Там же. С. 27-28.

155. Там же. С. 28.

156. Там же.

157. Там же. 29.

158. Там же.

159. Там же. С. 38-39.

160. “Дело труда”. N 28. С. 15.

161. Там же.

162. Там же. N 25. С. 13.

163. Там же. С. 14.

164. Там же. N 15. С. 4.

165. “Пробуждение”. N 1. С. 5.

166. Там же.

167. Там же.

168. Там же. N 8. С. 66.

169. Там же. N 13. С. 68.

170. Там же. С. 44.

171. Там же. С. 43.

172. Махно Н.И. Русская революция на Украине. С. 173-176.

173. “Пробуждение”. N 13. С. 42-43.

174. Там же. С. 43.

175. Там же. N 4. С. 9.

176. Там же. N 1. С. 2.

177. Там же. С. 3.

178. Там же. N 5. С. 36.

179. Там же. N 8. С. 76.

180. Там же. N 14. С. 45.

181. Там же. С. 41-42.

182. См. Неттлау М. Ук. соч. С. 360.

183. “Дело труда”. N 70-71. С. 21.

184. Аршинов П. Анархизм и диктатура пролетариата. С. 8,3.

185. Там же. С. 8.

186. Там же. С. 15.

187. “Вопросы философии”. 1991. N 8. С. 98.

188. “Дело труда”. N 73. С. 13.

189. Неттлау М. Ук. соч. С. 368.